– И что он? – с застывшим лицом задал вопрос Рагнвальд, хотя в ответе мало сомневался. Для этого-то он достаточно узнал своего недавнего зятя.
– Он согласился. Сказал, что у людей Христа один Бог на небе, и, по слухам, все там идет хорошо и пребывающие с Ним довольны. И хотя Ютландия – не Царство Божие, будет куда лучше, если у нее тоже будет один конунг. Тогда его поддержали все христиане, и дело решилось.
– Да, он давно заигрывал с христианами… – безотчетно пробормотал Рагнвальд.
И замолчал. Вот так, стоя на дороге под дождем, он узнал, что наследство отцовского рода от него ушло, конунгом Южной Ютландии ему не бывать, и даже эта усадьба, еще Олавом Старым поставленная, ему уже не принадлежит. Можно поворачиваться и уходить.
Куда? Обратно в море? В Йотунхейм?
– Да, но… ты один? – Гуннхильд наконец заглянула ему за спину, окинула взглядом ближние ряды дружины и, видимо, получила подтверждение своей догадке.
Явившись во главе сотни людей, Рагнвальд все же не привел того, кого она ждала.
– Я один… – выдохнул Рагнвальд, вложив в эти два слова куда больше смысла.
– Ин… Ингер…
Рагнвальд лишь посмотрел на нее похолодевшими сухими глазами и медленно двинулся вперед, к воротам.
* * *
Вдвойне родственник, Харальд сын Горма, ждал его в гриднице. Перед ним на столе лежала расчерченная на клетки тавлейная доска, а на ней блестели стеклянные разноцветные фишки: маленькие круглые «хирдманы» – зеленые и желтые, а высокая фишка «конунг» – красная. Судя по их расположению, Харальд и Регнер, бывший воспитатель его брата Кнута, прервали игру на середине.
– Рагн-нвальд! – Харальд уже шел к нему навстречу, раскинув длинные руки для объятий. Его голубые глаза сияли, белые зубы сверкали в улыбке среди золотистой бороды. Всем обликом он источал ликование, но обнял родича сдержанно – не женщина ведь. – А я п-п-прямо не верил! На моей памяти ты п-первый, кто вернулся из Хель! Даже Бальдра она не отпустила н-назад, а ты будто Христос – сперва умер, потом ожил! Ты там не окрестился, у Хакона, н-нет? Может, тебя подняли молитвы его епископов? А г-где Ингер?
– Даже епископы не поднимают мертвых! – слишком резко для этой теплой родственной встречи ответил Рагнвальд и оттолкнул его руки. – Если бы они это могли, я бы вернулся вместе с Ингер – и христианином, ведь глупо было бы идти против такой очевидной мощи. Но они этого не умеют. Поэтому я один.
– Что ты хочешь… ск-ск-сказать? – Харальд нахмурил свои белесые брови, сияние глаз поугасло. Его привычное, еще с детства, заикание стало казаться знаком потрясения.
– Она умерла! – Рагнвальд будто ударил его этими двумя словами, и ему доставило злобную радость сознание, что он причиняет Харальду такую же боль, какую тот причинял ему. – Она была мертва уже тогда, когда я только отчалил, чтобы ехать за ней. Она прожила у Хакона всего месяца два, и то, говорят, это не очень походило на жизнь.
– Он ее ум-м-морил?
Голос Харальда дрогнул от гнева, взгляд изменился, в лице промелькнуло всем известное выражение свирепости, которое приобретало в драке. Если бы кто из незнакомых людей и принял его заикание за признак нерешительности, то очень быстро убедился бы в своей ошибке.
– Он клялся Христом, что хотел сделать ее своей королевой и воздавал королевские почести. Она получила бы что угодно, хоть кусок мяса из его собственного бедра – он так сказал. Но она ничего не хотела. Они сказали ей, что я погиб, и она хотела умереть. Этим Хакон надеялся склонить ее покориться своей участи. Но он совсем не знал ее. Не знал, что эта женщина не умеет склоняться даже перед судьбой.
Харальд помолчал, потом отошел к скамье, сел, согнувшись, и закрыл лицо руками. Махнул, отсылая всех из палаты. Люди, переглядываясь, заторопились вон. Но Харальд, не дожидаясь, сам встал и пошел в спальный чулан. Хлопнул дверью.
Рагнвальд сам добрел до скамьи и сел. Регнер – добросердечный и понимающий человек – сделал ему знак, дескать, разделяю ваше горе, – и вышел. Слуги закрыли дверь, Рагнвальд и Гуннхильд остались вдвоем. По лицу молодой королевы текли слезы, и она кривила рот, чтобы челядь не услышала всхлипываний. Она очень полюбила сестру Харальда и жену брата. Никто не удивился бы, если бы эти две женщины, обе по-своему красивые и по-своему сильные, к тому же судьбой пристегнутые к непримиримому соперничеству мужей, враждовали бы между собой. Но они не враждовали, а как могли поддерживали друг друга. Будто знали, что их родство не продлится и года.
– Она сама тогда велела мне бежать в другую сторону, – ловя воздух ртом, уже в который раз сказала Гуннхильд. – Кричала, что, если мы побежим вместе, нас точно поймают, а так им придется разделиться и хотя бы одна из нас сможет оторваться… Злючка отдала мне свой драный грязный плащ, а на Ингер было красное платье… В лесу она сразу бросалась в глаза…
Рагнвальд махнул рукой, еще раз давая понять, что оправданий не требуется. Из спального чулана не доносилось ни звука. Уж конечно, Харальд не станет рыдать в голос, не такой он человек. Но никто не должен видеть этой острой боли в его глазах, и он не выйдет, пока не справится с ней. Он любил Ингер и гордился ею. Такой женщиной всякий будет гордиться, муж он ей или брат…
– Так ты сказала, что теперь он здешний конунг? – стараясь подумать о другом, Рагнвальд кивнул на дверь чулана. – А я уже никто в том краю, которым мои предки владели сто лет?
– Но почему же ты так долго не возвращался? – Гуннхильд вытерла слезы. – Сначала мы думали, что ты пытаешься договориться с Хаконом… Понятно же: раз такой человек, как он, захватил такую женщину, как она, он просто так теперь ее не отдаст, будет требовать половину страны или столько золота, сколько она весит. Я думала, что если тебя так долго нет, то значит, есть надежда! Если бы он просто отказался с тобой разговаривать, ты бы сразу вернулся собирать войско. А потом пошли слухи, что ты умер… И все заговорили: вот почему он не возвращается…
– Хильда! – Рагнвальд подался к сестре. – Вспомни: кто первым сказал, что я умер?
Гуннхильд закрыла лицо руками, стараясь сосредоточиться, надавила кончиками пальцев на глаза, будто пытаясь выжать из них забытый образ. Рагнвальд сосредоточенно ждал.
– Я услышала от Харальда, – наконец Гуннхильд опустила руки. – Он сказал: дорогая, ты не волнуйся так сразу, может, это еще только слухи, мало ли что по викам болтают…
Рагнвальд нетерпеливо дернул бровью, и она продолжала:
– Заговорили в гавани. Пришел какой-то корабль… И как-то все сразу узнали. В один день ко мне приходили Торбен, и Альвбад, и Висислейв – все хотели знать, правда ли…
– Все приходили спросить, – перебил ее Рагнвальд. – Но приходил кто-нибудь, чтобы рассказать вам о моей смерти?
– Н-нет… – с запинкой ответила Гуннхильд. Это напомнило Рагнвальду заикание Харальда, и он с досадой отметил: вот, она уже перенимает привычки своего длиннорукого муженька! – Говорили, что какой-то корабль шел дальше на восток… Но нет, я не слышала, чтобы кто-то назвал себя свидетелем.
