– А это дело что… – Святослав нахмурился, вспоминая. – Совсем никак не уладили?
– Кому улаживать, если ты здесь ни разу за столько лет глаз не показал?
– Ну… Матушка…
– Ты кто – детище беспортошное? Здоровый лось вырос, давно жениться пора, а сам такого дела устроить не можешь, все на матушку киваешь? На сорок снопов тоже матушку с собой позовешь?
[17] Чтоб подсобляла?
Святослав не мог не засмеяться при этом; Улеб и гридни вокруг тоже развеселились.
– Не, погоди. – Святослав сел, держа на коленях ковш с квасом и иногда отпивая. – Нас обручили, когда отец сюда ходил ратью, Свинческ взял и Свирьку прикончил. Потом… – Он вопросительно посмотрел на Улеба.
– Потом мы ее видели, когда из Святославля на Деревлянь шли, – напомнил тот. – Она в Свинческе тебе чашу подносила.
– Но той зимой матушка решила за меня Олегову младшую взять, – продолжал Святослав. – Потому как она нужнее. А с этой что решили?
– Ничего! – Соколина выразительно развела руками. – Эльга – ума полна палата, а чего про это дело думала – я не знаю. Станяте никого не присылали сказать: дескать, не нужна нам ваша невеста, другую нашли, эту сватайте за кого хотите. Девка и ждала. Приданое в лари складывала. И родичи ждали. Каждый год приговаривали: вот будет наша Янька киевской княгиней…
– Эльга не хотела обручение разрывать, – подал голос воевода Асмунд, стоявший рядом, опираясь вытянутой рукой о резной столб. – Думала, а вдруг помрет Олеговна? Или Свирьковна помрет? Значит, как придет пора жениться, тогда и решать уж…
– И верно сделала! – кивнул Святослав. – Нам и вторая невеста пригодилась. Вон, Улебке возьмем! – Он по привычке хлопнул ладонью по шее сидящего рядом брата.
Соколина скорчила рожу и дразнящим движением покрутила головой:
– Долго онучи мотали! Наши пряли – ваши спали. Улетела ваша лебедушка! – пояснила она, видя перед собой удивленные лица отроков. – Увезли ее. Дня три назад проводили. Я сама видела.
– Ку-уда увезли? – изумился Святослав, слишком привыкший, что между его двумя морями ничего важного не делается без его ведома и одобрения.
– Да в Полоцк и увезли! Она сперва не хотела туда, сама, мне так мнится, Акуна подбила ее в Киев к тебе везти. А как… его деды прибрали, она с горя в лес ушла, там всю зиму просидела, будто медведь, а по весне и согласилась за Городислава-полочанина идти. Она же девка гордая, роду знатного, в дедах князь на князе едет, князем погоняет… не то что у меня. А потом Городислава варяги убили. Недавно совсем, перед Купалиями. Всесвят полоцкий погоревал да и говорит: все равно везите, сам женюсь. У него Городислав-то был последний сын, двух первых… ну, это ты сам знаешь. Давно, еще до нас.
По лицу Святослава никто не сказал бы, что он что-то об этом знает.
– Э, молодая! – окликнул Асмунд. – Давай сначала и с толком! – и сел рядом с племянниками.
Соколина выразительно вздохнула: навязались дураки на голову! – набрала побольше воздуху и принялась рассказывать сначала. От приезда зимнего киевского обоза, когда на пиру у Станибора толковали, отчего жених за Прияславой уж сколько лет не едет. Киевляне молча слушали, постепенно меняясь в лице. Ибо если вначале шли обычные девичьи страдания по припоздавшему жениху, то кончилось все настоящей войной у самой околицы Святославовых владений. Война, которая и сейчас в разгаре и невесть к чему приведет.
– А ты… – Святослав обернулся к Асмунду. – Половина дружины!
На лице у него ясно отражалась мысль: «Надо было всю брать! Я же хотел!»
– Вот с-суки! – Он вскочил и с размаху швырнул деревянный ковш на пол; хорошо, что квас уже кончился. – Как они смели! Убью Станяту! Какое, клюй пернатый, в Полоцк? Это моя девка, кто ему позволил у меня за спиной…
Соколина взглядом велела челядину поднять ковш и взяла посудину за ручку с таким видом, будто намеревалась огреть киевского князя по лбу.
– Да я сейчас дружину подниму! Сейчас пойду в Свинческ: как он посмел без моей воли… Асмунд!
Святослав обернулся к кормильцу, но тот продолжал сидеть на лавке, будто не слышал. Рослый мужчина с полуседыми волосами, он носил в густой бороде две косички – по примеру и в память его дяди Вальгарда, отца Эльги. За годы походной жизни лицо его обветрилось и огрубело, высокий лоб прорезали морщины, густые брови топорщились, вплотную к углу левого глаза прилегал небольшой шрам. Никто по виду не угадал бы в этом суровом воине родного брата миловидной и кроткой боярыни Уты.
– Не ори, – спокойно велел он своему питомцу и племяннику. – Второе обручение было? Было. Та невеста, Олеговна, тоже княжьего рода. Двух таких взять нельзя. Стало быть, коли ты после с той обручился, эту освободил. Станята тебе это скажет. Хочешь новую войну смолянскую? Так дружины всего половина с собой, – добавил он, когда на лице племянника отразилось «да».
– Отец и половиной справился!
– Тогда здесь Свирька сидел, чужой, за него смоляне воевать не хотели. А теперь сидит Велеборович.
– А мы чего сидим? – спросил Улеб. Он не улыбался и даже слегка побледнел, отчего рыжие веснушки, которыми он обзаводился каждое лето, проявились ярче. – Святша! У меня невесту украли, ну? А ты тут… руками машешь, комаров пугаешь.
Святослав задумался, потом посмотрел на Соколину:
– Три дня, говоришь?
Перевел взгляд на Асмунда:
– Догоним?
Опять поглядел на Соколину:
– Кто ее повез, сколько людей с собой?
– Повез ее Равдан, воевода, дружины у него сотня. А догнать… Сигваста надо спросить. – Она кивнула челяди, чтобы позвали нужного человека.
Сигваст был воеводским волоковым тиуном: половину собираемого на волоках смолянский князь отдавал князю киевскому, и сбором этой доли занимался Сигваст с дружиной. Поэтому он лучше всех знал все, что касалось волоков.
– Они поехали через Касплянский, – будучи призван на совет, сказал Сигваст: бодрый мужчина, еще не старый, с преждевременно поседевшей головой, но почти еще черной бородой, лишь немного побелевшей у самого подбородка. – Три дня прошло – они уже в Двине. Хоть бы на день раньше – мы через Лучёсу прошли бы и возле устья их переняли. А теперь они то место миновали, если в пути ничего не задержало.
– Все равно поедем! Как быстрее?
– Каспля – река побольше, Лучёса – покороче. Но мимо Свинческа так и так идти придется.
Смолянск находился восточнее Свинческа, волоков и пути на Полоцк.
– Вот я еще по дороге Станяте-то растолкую… – прорычал Святослав.
– Нет, – вдруг сказал до того молчавший Вестим. – Не надо. Ты уедешь, а мне с ним жить, – пояснил он в ответ на удивленный взгляд. – Воевать еще затеешь, всю волость мне разоришь, а потом скажешь: Вестимка, где дань?
