Опасность такая имелась, и Святослав колебался. Никто не осудил бы его, если бы он разгромил Всесвята: тот пытался взять невесту, с которой Святослав был гласно обручен целых восемь лет. Это – законный повод для вражды, о таких войнах сколько сказаний сложено. При отдаленности Полоцкой земли другого такого случая больше не будет.
– Не надо рисковать. – Асмунд покачал головой. – Ты все получишь, сохранив дружину в целости. И девку, и даже дань со Всесвята. Он сейчас не в том положении, чтобы воевать с русью, голядью и викингами разом.
– Так вот поэтому и бери его голыми руками! – Святослав с досадой бросил ветку в огонь, не зная, как поступить. – Сидим здесь, порты протираем, а уже могли бы…
К перечню его побед уже могло бы прибавиться «и кривичей полоцких». Если бы не Прияна, Святослав уже поднял бы дружину. Перед ним лежала чужая земля, почти беззащитная. Полоцк – будто каравай на блюде. И пусть у них тут толпа мужиков – перед сомкнутым строем выученной киевской дружины они не устоят. В свои неполные двадцать лет Святослав имел достаточно опыта, чтобы знать: число – не главное, главное – умение, сплоченность и боевой дух. А всего этого у его людей хватило бы на три таких войска. Его взрастили на славе предков, которые везде и всегда искали битвы, несущей добычу, славу – или доблестную гибель. Его деды неустанно расширяли свои владения – Олег Вещий, Ингвар и те прадеды, что вели род от Харальда Боезуба. А Харальд завоевал все земли, в которые только смог найти дорогу. «Зато как его убили, вся держава и развалилась!» – напоминал ему Улеб, если они заговаривали об этом. «Ну и что? – отвечал Святослав. – Это ж потом. А он пришел к Одину самым могущественным конунгом на свете!»
Кровь предков требовала от него именно этого – поднять дружину, надеть шлем, быстро занять Полоцк, убить Всесвята, забрать Прияну и других женщин, увести полон, угнать скот, а с местных кривичей брать дань. Здесь всего несколько дней езды до Витьбеска, что стоит на торговом пути. Полон и прочее можно тут же продать и… за остаток лета успеть прославиться где-нибудь еще.
– Они не спят и ждут, – сказал в тишине Улеб. – Они ведь тоже знают, кто мы такие…
– Чего мы сразу-то не напали, пока еще девка у нас была? – буркнул Икмоша, лежащий на земле рядом со Святославом, будто огромный пес.
Святослав промолчал, но мысленно ответил: и правда. Однако от встречи с Прияной он так обалдел, что не смог подумать о таких простых вещах!
* * *
Когда все собирались расходиться с причала, Прияна хотела подойти к Равдану и вместе с ним идти в город. Но Святослав придвинулся к ней, крепко взял за руку и подтянул к себе вплотную.
– Если вы там чего не то сотворите, я возьму городец, убью всех мужиков и тебя все равно заберу, – сказал он ей в самое ухо. – Так что не вздумай. Поняла?
Прияна не ответила, а только отстранилась, вырвала руку и пошла прочь. Святослав отвернулся: конечно, она поняла.
Всю дорогу вверх по холму ее била дрожь. Не только от угрожающих слов: от ощущения его жесткой руки, дыхания, касавшегося ее волос, чувства тепла от тела, которое она ощущала всей кожей. Столько лет бывший плодом воображения, Святослав киевский вмиг стал уж слишком живым и осязаемым! Теперь она знала, каков он, ее жених. И даже сейчас казалось, что он где-то рядом.
Когда-то она хотела, чтобы он оказался похож на Хакона. Теперь ее разбирал безумный смех при мысли об этом. На Хакона он похож, как ярая молния на темную тучу. Даром что близкие родичи.
А мысль о Хаконе, как всегда, влекла за собой память о бездне. Кощеева невеста! Вслед за Городиславом она чуть не загубила и его отца. Да и рано считать Всесвята спасенным. Вздумай тот запереться с ней в городце и настаивать на своих правах, Святослав сделает, что сказал. И его не остановит, что у него дружины человек двести, а Равдан и Всесвят вместе наберут вдвое больше. Она знала Святослава всего один день, но ясно чувствовала в нем ту силу, ту привычку к борьбе и победе, при которой важна только цель. И если сил не хватит, то ранняя смерть в бою его не огорчит.
Но ведь он не один. Не важно, если здесь и сейчас с ним всего двести отроков. За ним стоит куда больше – вся та русь, что владеет землями моря и до моря. Союз полоцких и смолянских кривичей слишком еще незрел, чтобы они могли решиться противостоять сплоченной, воинственной и опытной в таких делах руси. К тому же имея под боком варягов и двинскую голядь. И если в набеге из заморья она, Прияна, не виновата, то вторую опасность, ту, что замкнула железное кольцо, на Полоцкую землю навлекла она! Потому что уж очень хотела быть княгиней.
Ей вспомнилась та щука, надевшаяся пастью на здоровенного окуня, которую Нечуй поймал руками. Много желать – добра не видать… Привыкнув гордиться собой, Прияна вдруг ощутила себя мелким окуньком, на которого нацелила пасть куда более крупная рыбина.
Остаток дня и ночь Прияна провела в избе, где поселилась княгиня Горислава и две ее дочери. Мужчины у князя спорили до утра, обсуждая непростое положение дел, но женщины почти не разговаривали. Прияна видела, что княгиня хочет быть любезной, но не знает, что ей сказать, а обе девушки смотрят на несостоявшуюся «матушку» дикими глазами. Они не говорили вслух «это все из-за тебя», но на лицах их, особенно у старшей, это отражалось очень ясно. По крайней мере эти две будут рады, если Святослав увезет ее отсюда подальше.
И вот занялся день, которому полагалось стать днем ее долгожданной свадьбы. С рассветом ее сводили бы в баню, чтобы смыть девичью жизнь, потом поставили бы на рушник возле Всесвята, повели бы вокруг печи… Вместо этого княгиня и ее дочери ушли в обчину – накрывать столы. Но укладки с приданым Прияны оставались увязаны: не будет она на пиру одаривать новую родню и гостей сорочками, поясами и рукавицами. Было противное чувство, будто она пыталась украсть себя саму у Святослава, но хозяин настиг похитителя.
В полдень за тыном раздался громкий, тягучий звук рога – явились русы. Впереди шагал отрок со стягом, потом Святослав с братом и кормильцем, за ним еще десятка полтора оружников. Бросался в глаза самый здоровенный – с пухлой мордой, растрепанными светлыми волосами, вызывающим видом и ростовым топором на плече. Но Святослав пришел без щита и шлема, лишь с мечом у пояса. Сегодня на нем был легкий греческий кафтан узорного красного шелка с золотистой отделкой груди, тонкой серебряной тесьмой и мелкими золочеными пуговками. Когда Прияна увидела его в воротах, у нее упало сердце. При всем ее негодовании, не удавалось подавить невольного восхищения. Вспомнилось давнее: «Янька, вон твой жених»… Сейчас Святослав и правда походил на жениха, явившегося по невесту. И дружина ему под стать: родичи тоже в цветных кафтанах, отроки в относительно чистых рубахах – не в тех, в каких сидели на веслах.
Вместо белой свадебной вздевалки сама Прияна оделась в зеленое варяжское платье тонкой шерсти, сколола шелковые петли на груди позолоченными застежками из наследства Рагноры, повесила бусы. Не так уж ей хотелось понравиться Святославу, но пусть он, привыкший в Киеве к греческой роскоши, увидит, что она тоже не простота чащобная. Прияну била дрожь. Она сама не знал, чего сейчас хочет, на что надеется и чего боится. Восемь лет она жаждала выйти за Святослава киевского. И вот он приехал, чтобы на ней жениться, готов даже биться ради этого с Всесвятом. Но за время ожидания она накопила столько обиды за его пренебрежение, что больше не признавала за ним прежних прав. Тем не менее при одной мысли о нем почему-то падало сердце и слабели ноги.
