– Зимой добрые люди свадеб не играют. Осенью положено.
– Вы с отцом зимой играли.
– Нам… сложилось так. Я под осень в Киев приехала, да привелось отцу за моим приданым ехать, а когда привез приданое, не ждать же было еще целый год!
– А мне чего почти год ждать? Раз ты говоришь, что надо свадьбу…
– Если мы устроим свадьбу посреди зимы, пойдут разговоры. Будут болтать всякое…
– Но он же ее и в глаза не видел, – заметил Улеб, представивший кое-что из этого «всякого».
– Подумают, что мы боимся… Измены опасаемся.
– Я никого не боюсь! – Святослав вновь гневно сверкнул глазами.
– Конечно! – успокоительно подтвердила Эльга. – Мы самого Кощея не боимся, не то что какого-то Олега! Потому и спешить нам некуда. Сейчас поговорим с ним, твердо условимся, в жатву невесту привезут, на Рожаничных трапезах сыграем свадьбу. И поедешь ты на Волынь, уже как Олега древлянского зять.
Святослав только вздохнул. Мать права, она все рассчитала верно и изложила доходчиво. Но как все это муторно и досадно!
Улеб сзади похлопал его по плечу. Будто хотел сказать: понимаешь, брате, как тебе с матерью повезло?
* * *
Впрочем, Улебу и на свою жаловаться не приходилось.
– Матушка! – Он положил ложку, выждал, пока челядинка уберет горшок со стола, и посмотрел на Уту. – А я когда жениться буду?
За столом были только Ута и дети: Улеб сел с ними, поскольку пришел навестить, а Мистина обедал в гриднице, с дружиной и гостями, коих в праздничные дни собиралось больше обычного.
– А что вдруг озаботился? – Ута оторвала взгляд от младшего, пятилетнего Свени, который все возил ложкой в своей отдельной миске. – Или Святша…
– Княгиня велела ему жениться по осени, – подтвердил Улеб. – Велела идти к Предславичу и с ним условиться, чтобы, значит, не позднее дожинок снаряжал невесту.
– Я поговорю с отцом, – кивнула Ута. – Коли так, то пора и нам собираться…
Поскольку ее сын почти не разлучался с братом, Ута и не пыталась подыскивать себе невестку раньше, чем женится князь. Не раз уже они обсуждали это с Эльгой, но раньше та не видела причин торопиться. Даже поговаривала иной раз, не поискать ли сыну жену подальше где – у угров… у болгар, у греков. Хотя сама не верила: кто бы из князей Христовой веры отдал Святославу дочь? Теперь, видимо, Эльга решила, что хватит шутить – пора дело делать, парень уже совсем взрослый.
– А нам, стало быть, пора внуков нянчить… – пробормотала Ута.
И погладила по голове Свеню. Да уж, ей самой рожать хватит – шестеро, и все живые! Хоть в этом судьба, так сурово обошедшаяся с ней при первом вступлении во взрослую жизнь, оказалась милостива.
Хотя ведь могло бы быть и семеро…
– Ты чего опять не ешь? – отогнав ненужную мысль, Ута обернулась к Свене. – Уже остыло все, сейчас льдом покроется. Мухи придут и будут на коньках кататься.
Велесик и обе сестры покатились со смеху.
– А вот это лодьи Олеговы, из Царьграда идут! – Улеб завладел Свенькиной ложкой, зачерпнул из мисочки гороховой похлебки и повел ее «по волнам» к братову рту. – Из Царьграда идут, разные сокровища везут! Ворота киевские отворяются, сокровища греческие загружаются!
Свеня послушно открыл рот – а как же, если сам Вещий велел!
* * *
– Я сам, ладно? – сказал Мистина, когда Ута вечером передала ему суть этого разговора. – Сейчас время удобное, сделаем, как захотим.
– Ты все-таки думаешь… – Ута с намеком подняла брови.
Дети уже были уложены, в избе не осталось никого, кроме хозяев и ближней челяди, и все же они говорили вполголоса.
– Да. Нужно рядиться с волынянами, и сейчас Эльга со мной ссориться не захочет, – усмехнулся Мистина. – А то я обижусь и уйду, пусть Асмунд разбирается.
Княгиня тоже не хотела бы рядить ряды без помощи Мистины, который имел немалый опыт таких переговоров и мог, пользуясь то угрозой, то лестью, то хитростью, переговорить кого угодно.
– Но ты думаешь… смолянскую невесту нам просить?
– А чего же нет? – Мистину никто не заподозрил бы в том, что он не знает себе цены и мало хочет. – У Святши уже лет пять как две невесты, обе княжьи дочери. На двух таких сразу жениться нельзя, каждая по роду своему сама должна быть княгиней. Значит, одна лишняя. И коли он берет древлянскую девушку, смолянская нам останется.
– И ты думаешь, она согласится? – Ута имела в виду вовсе не девушку, а Эльгу.
– Не сразу, но да. – Мистина кивнул. – Подумает и согласится. Все равно нужно смолянке другого жениха из наших, русских. А мы роду хорошего – довольно, чтобы смоляне не обижались, но не настолько, чтобы вздумали выдернуть скамью из-под Хакона. Вот ты говоришь, надо спешить, чтобы Олег другого зятя не нашел. Верно, но ведь и Станибор смолянский может себе другого зятя найти. Он ждет… сколько? Лет восемь?
– Точно. Эльга в том полюдье Браню понесла, а Бране семь лет – косичку плели.
– И сколько же теперь той девушке?
Ута задумалась и покачала головой:
– Я ее никогда не видела…
– Хорошо, если она не старше Олеговны. Боги, почему я не спросил у Хакона, когда он приезжал? Или хотя бы у смолян, когда ездили через нас… Йотуна мать! – Мистина стукнул себя кулаком по бедру. – Задумались бы пораньше! С тем обозом передали бы приказ везти невесту. А теперь заново снаряжать…
– Мы еще не договорились.
– Договоримся, – уверенно отрезал Мистина.
– Ты думаешь, она не побоится… Эльга…
Мистина пристально посмотрел на жену. Закут освещался фитильком на ларе, но они двадцать лет прожили бок о бок и понимали друг друга с полувзгляда.
Того, о чем он думал, Мистина не мог сказать вслух даже ночью, у себя дома, за плотно закрытой дверью. У покойного Ингвара остались два сына, а не один, как все думали. Из ныне живущих об этом знали трое: Эльга, Ута и Мистина. Вероятно, еще Асмунд, родной брат Уты, не мог не видеть, что сестрич похож не на того свояка, на какого должен быть похож, но не говорил об этом ни с кем. И сейчас Ута, глядя в глаза мужа, черные в полутьме, видела там много такого, что ее пугало. Нет, не ревности к тому, что раз или два случилось между нею и Ингваром двадцать лет назад, еще до его женитьбы на Эльге, а Мистины – на Уте. Для столь бесполезного чувства Мистина был слишком умен и расчетлив. Двадцать лет назад, предлагая побратиму Ингвара жениться на ее сестре, Эльга не скрыла, что Ута «тяжела». И взяла с Мистины клятву, что он ни в коем случае не попрекнет жену – не хотела, чтобы это обстоятельство вдруг выяснилось «внезапно» уже после свадьбы. Мистина согласился. Брак с племянницей Вещего, не уступающей родовитостью самой Эльге, – дорогой подарок, ради этого стоило кое-чем поступиться. К тому же он чувствовал некую вину перед побратимом.
