– Не та война важна, что на полях. А та, что Господь ведет с врагом своим ради спасения душ. Пока люди гибнут, не ведая Бога, – что за важность, как им погибнуть? Я хочу спасти людей не от такой войны. Я хочу нести свет и мир истинный.
– Но ты – правнучка Олега Вещего, внучка Моймировичей. Ты отказываешься от княжения, а ведь это не только право твое, но и долг! Как на тебя взглянут твои предки?
– Мой долг перед Господом и перед душой моей важнее. Человек – лишь прах земной, и лишь Господь вдувает в него душу и тем оживляет. Пока я только прах – ни права, ни долга нет у меня. Но я хочу жить по-настоящему, хочу родиться не для тления, а для вечности.
Эльга молчала. Горяна говорила с такой убежденностью, что спорить с ней было явно бесполезно. Она еще слишком молода для того, чтобы видеть разные стороны правды. Она знает одну и идет за ней, даже радуясь предстоящим испытаниям. Но только этих испытаний она пока вовсе не представляет себе.
Дверь осторожно приоткрылась, заглянул Зимец.
– Ригор пришел.
Княгиня велела никого не пускать, но об этом госте он решил доложить.
Горяна встрепенулась. В болгарине она видела того помощника, которого Господь посылал и другим девам в ее положении. Вроде святого Георгия, что явился избавить деву от ужасного змея.
Те девы, которые приняли крещение, обретали помощь от Господа: душа их уже была спасена, и тем вернее, чем хуже приходилось пострадать за веру их телам. Но и здесь Господь помогал: гасил огни, которыми жгли их, исцелял за ночь самые страшные раны, усмирял диких зверей, избавлял от голода и жажды. Но тот, кто еще не крещен, должен сам бороться за право получить Господню помощь. Пока над ней не произнесут слова: «Оправдался еси. Просветился еси. Освятился еси. Омылся еси именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего…» – претерпевания не принесут спасения. Просто боль, как говорил, бывало, отец, глядя куда-то в свои невеселые мысли. Просто страдания без цели, смысла и надежды.
Эльга смотрела на девушку и молчала. Именно в том возрасте, как сейчас Горяна, она тоже сделала свой выбор и еще достаточно хорошо помнила себя, чтобы знать: уговоры бесполезны. За первое решение, принятое самостоятельно, человек держится крепко. Но Горяна не понимала главного: по какой причине будущая свекровь спорит с ней и заграждает ей дорогу к той лохани, которую Ригор зовет купелью.
«Из тьмы она хочет спастись! Что бы ты знала о тьме!» – хотелось воскликнуть Эльге. Рассказать ей, любимой дочери двух христиан, об избушке Князя-Медведя в глухом лесу, усыпанной костями в знак принадлежности к Нави. Прошло двадцать лет, но Эльга помнила каждую мелочь, помнила даже, как звучал голос бабы Гони, когда та впервые рассказывала семилетним девочкам о «медвежьих кашах». И потом, когда Князь-Медведь пришел за ней, уже невестой… Она помнила все, и притом казалось, что побывала она за гранью Нави лишь умом – помнит не случившееся с ней самой, а услышанное в предании. Но это «предание» могло взять ее в плен надолго, оставить на ней весьма ощутимый след – как на ее старшей сестре Вояне. Она, Эльга, вырвалась, но какой ценой! Цена получилась двоякой, и обе стороны ее были страшны. Она ускользнула от когтей Нави, но одновременно порвала все связи с обычаем рода и с чурами. Поэтому у нее всего два ребенка, только один сын. И то чудо и счастье – видно, русская половина ее крови, дух Вещего поддержали ее, не дали совсем пропасть. Ведь без поддержки чуров она не смогла бы дать жизнь новым членам рода, их души просто не нашли бы дороги из облачного колодца в ее чрево! Она осталась бы вовсе бездетной, побег ради брака с Ингваром оказался бы бессмысленным. Через несколько лет он отослал бы ее назад, бесплодную жену, чтобы взять другую.
Навь! Она видела Навь еще раз. Когда стояла на невысокой, едва притоптанной поверхности Ингваровой могилы с рогом в руках, смотрела в черное небо и чувствовала, как горячая кровь убитых впитывается в землю. Тогда Морена улыбалась ей из глубин, довольная жертвой. Но ей пришлось пойти еще дальше. И она не испугалась, потому что знала: отступать некуда, надеяться не на кого. Она дошла до пределов силы, доступной человеку. И остановилась. Дальше пути нет.
Но время идет. Земная жизнь не вечна. Рано или поздно и эта, зримая тропа под ногами закончится. И что дальше? Вырей, Закрадье, тот мир, о котором много говорят, но который каждый представляет по-своему, закрыт для нее. Двадцать лет назад она не просто сбежала, как выходят замуж «убегом» многие девки. Она отсекла себя от самого корня рода и племени. И если она, жена и мать великих и светлых князей русских, не хочет после смерти бесконечно слоняться навкой между небом и землей, не способная ни войти в мир мертвых, ни вернуться новым младенцем в мир живых, ей нужен иной выход из земной жизни в вечность.
И такой выход имелся. Опробованный уже не одним поколением людей, говоривших на славянском языке.
Но не так все просто. Однажды она в юной решимости совершила предательство, однако извлекла урок из ошибки. Второй раз она не устрашилась и выполнила свой долг – когда отомстила за смерть мужа и сохранила его наследие для сына. Здесь ей не в чем себя упрекнуть. Однако дело не доведено до конца полностью, и пока она не даст земле Русской новую служительницу, ей нельзя помышлять о личном спасении. Как ни жутко Эльге было думать о том, что умереть можно в любой день, куда раньше, чем предполагаешь, она годами таила этот страх и делала то, что должна. Дожидаясь эту вот девочку – тонкую, невысокую, смуглую, с черной косой и узковатыми глазами: наследством болгарской крови бабки. Намереваясь передать ей свои права и обязанности, священные чаши и «божьи сорочки», как отец-князь передает сыну свой меч. И тогда уж пуститься в тот путь, на котором у души один спутник и свидетель – Бог.
И кто бы знал! Эта хрупкая девочка и не подозревает, что сама стоит на пути у Эльги, как та сегодня встала на ее пути в церковь. Куда Горяна явилась с уже приготовленной крестильной сорочкой.
* * *
Вошел Ригор; поклонился Эльге, кивнул Горяне и смирно встал у дверей, ожидая приглашения. Эльга кивнула ему и указала на скамью – не ту, где сидела Горяна, подальше.
– Здравствуй, княгиня.
– Здравствуй. За овечкой своей пришел?
– Ждал, да не дождался. – Ригор улыбнулся, будто речь шла о гулянии над речкой.
– Я знала, что она ходит к тебе. А ты – к Острогляду.
– Да я и не скрывал…
– Ты ведь знал – нет ей моего позволения на то, что вы задумали?
– Если бы люди Христовы от начальников земных ждали позволения…
– А как же говорил – всякая власть от Бога? Тебе для чего позволили в Киеве жить?
Эльга хотела бы грозно нахмуриться, но не чувствовала гнева. Скорее досаду, что у нее под носом подвластные ей люди пытаются вести свою борозду и тем расстраивают ее замыслы, неведомые им.
Вот бы нащупать способ как-нибудь привлечь Ригора на свою сторону!
– Благословлен я был проповедовать Евангелие Царства Божьего, говорить слово Христовой истины, приносить Ему Дары и духовные жертвы, обновлять народ через купель обновления. То и творю по мере сил моих слабых.
