Гали не преминула воспользоваться предоставленной возможностью:
— Скажите, мм… профессор?
Мужчина предупредительно и явно польщено поклонился.
— Профессор, когда профессионального лгуна, успешно прошедшего испытание, отпускают на все четыре стороны, а невиновного сажают за решетку, как реагирует на все это ваша совесть?
Разумеется, это был удар ниже пояса.
Щеки профессора налились вишневым цветом, на шее от напряжения вздулась вена. Он резко вскочил и заходил по комнате.
Потом неожиданно остановился напротив Гали и сказал почти шепотом:
— Да, у меня были такие случаи. Но надеюсь, что ваше испытание пройдет успешно.
Гали не сомневалась, что после этих слов она отыграла еще одно очко в этой бесконечной игре.
Через некоторое время на мадам Легаре, обвешанную со всех сторон датчиками, должны были посыпаться вопросы. По инструкции, которой ее снабдил все тот же профессор, она должна была отвечать односложно, только «да» или «нет». Гали чувствовала себя как спринтер, стоящий на старте стометровки. Она пыталась расслабиться, но не могла. И, самое неприятное, чем больше она старалась, тем хуже у нее получалось. Профессор и его ассистентка сидели в метре от мадам Легаре и настраивали полиграф. Гали не могла видеть экрана монитора, но чувствовала, что ее экзекутору с самого начала что-то не нравилось. В тягостном молчании прошло несколько минут. Профессор изредка отрывался от своей аппаратуры и бросал на Гали изучающие взгляды поверх очков.
— Итак, начнем, — наконец сказал он. — Госпожа Легаре, смотрите прямо перед собой, не вертите головой, постарайтесь не чихать и не кашлять. Сидите ровно, не шевелите пальцами ног и особенно рук. Отвечайте правдиво на все вопросы. Вы готовы?
— Да.
Дальнейшее было для Гали каким-то кошмаром, хотя больно ей не было, а вопросы поначалу были самые невинные.
— Вы сидите в кресле?
— Да.
— Вы живете в Париже?
— Да.
— Вы когда-либо ранее проходили испытание на полиграфе?
— Нет.
— Вы когда-либо прыгали с самолета с парашютом?
— Нет.
Вопросы сыпались один за другим, они касались всего на свете. А вопросам не было видно конца…
— Вы когда-либо обманывали людей, которые доверяли вам?
— Да.
— Вы встречались с сотрудниками КГБ перед выездом из СССР на постоянное место жительство во Францию?
— Да.
— У вас есть водительские права?
— Да.
— Вы выполняете задание КГБ?
— Нет!
— Вы периодически приезжаете в Москву?
— Да!
— Ваши приезды в Израиль связаны с выполнением заданий органов государственной безопасности Советского Союза?
— Нет! Нет, и еще раз нет! — вспылила Гали.
— Пожалуйста, отвечайте односложно: только «да» или «нет», — ровным голосом охладил ее профессор.
— Вы готовы в случае необходимости пройти повторную проверку на полиграфе?
— Нет, хватит! С меня достаточно и этого!
— Отвечайте односложно: «да» или «нет», — все тем же ровным голосом, как будто говорил робот, увещевал ее очкарик. — Вы готовы в случае необходимости пройти повторную проверку на полиграфе?
— Да, — выдохнула Гали.
— Спасибо. Через некоторое время мы снимем с вас датчики, и вы будете свободны.
«Черт меня дернул ввязаться во все эти заморочки», — думала Гали. Руки у нее заметно дрожали. Ничего себе, дожила.
Впрочем, ничего хорошего от этого яйцеголового профессора она и не ждала. Да, скорее всего, она провалилась. Может, ее спасет чудо, или ее ангел-хранитель, который столько раз выручал Гали из всевозможных переделок. Хотя, конечно, надежд на всю эту мистику немного.
Как ни странно, больше всего она напряглась, отвечая на дурацкий вопрос о парашюте. Всю жизнь ей хотелось испытать себя, вернее, — ощутить запредельное состояние души и тела. Страх падения на землю с высоты птичьего полета, погружение в океан на двадцать — тридцать метров, обследование затонувшего судна, неожиданная встреча с акулой или еще каким-нибудь морским чудовищем… Гали всегда завидовала спелеологам, диггерам, альпинистам и всем тем, кто по долгу своей профессии постоянно имел дело с риском, опасностью.
Конечно, предполагалось, что после испытания на детекторе лжи она останется жива и здорова, будет готова к новым жизненным испытаниям.
Многие не понимали ее. По представлениям большинства людей, все эти устремления к опасности должны естественно затухнуть годам к тридцати — тридцати пяти. Дальше наступает размеренная жизнь, полная комфорта и созерцания.
…Гали очнулась от своих мыслей. Ассистентка профессора аккуратно, стараясь не прикасаться к телу, снимала с груди мадам Легаре датчики дыхания.
— Все, вы свободны, — сказала она. — Спасибо за сотрудничество. Ваше волнение легко объяснимо и вполне нам понятно. Результаты мы сообщим вашему куратору.
Пройдя по коридору, Гали стала спускаться по уже знакомой ей лестнице и посмотрела на часы. Надо же, прошло всего сорок минут с того момента, когда она вошла в лабораторию. А ей показалось, что ее пытали не менее полутора часов.
Моше стоял возле машины и разговаривал с каким-то человеком, очевидно, охранником. Заметив Гали, он поспешил к ней навстречу:
— Ну, как вы?
— Отвратительно, — Гали не сочла необходимым лгать. — Даже на приеме у гинеколога-мужчины чувствуешь себя лучше, лежа перед ним в кресле. Там он проникает в самую потаенную и чувствительную часть твоего тела. Здесь же копошились в моей черепной коробке. Бр-р-р. Ощущение, уверяю вас, не из самых приятных. Ладно. Дела делами, но мне нужно возвращаться в Париж. Мне трудно будет объяснить мое длительное отсутствие.
— Объяснить кому? — приподнял бровь Моше.
— Человеку, который меня там ждет. Надеюсь, вы не предполагаете, что у такой женщины, как я, не может быть никакой личной жизни?
Гали вдруг действительно мучительно захотелось в Париж. И слова о далеком возлюбленном вдруг показались ей почти правдой.
Моше кивнул:
— Да, да, конечно. Сейчас водитель, — он поманил пальцем человека, с которым за минуту до этого разговаривал, — отвезет вас в гостиницу, или куда вы скажете. Я остаюсь здесь. Часа через два, с учетом срочности, результаты будут готовы, и я готов снова с вами встретиться.
* * *
Вердикт, который вынес «яйцеголовый», гласил: «Виновна, в связи и в выполнении заданий органов КГБ против Израиля. Доверять, тем более, — безоговорочно верить мадам Легаре нельзя».
