Жан-Мари Житару слыл человеком мягким и всегда переживал за друзей. Справа от хозяина беспрерывно журчала солидная дама, занимая не столько соседей, сколько себя самое. В довершение всего, через стол на Гали откровенно пялился (иначе не скажешь) хрупкий молодой человек. Модно подстриженные густые темные кудри, мягкий овал лица, робкая полуулыбка… «Ну просто готовая модель для журнала мужских причесок, — беззлобно отметила про себя Гали. — Кажется, его зовут Люсьен».
Наконец гости встали из-за стола и разбрелись по огромной квартире мсье Житару. Кто-то направился в курительную — хозяин славился замечательной коллекцией кубинских сигар, которой щедро делился с друзьями. В очаровательной «маленькой» гостиной желающих ждали напитки, мороженое и кофе. Гали еще с порога отметила обилие картин — они располагались на стенах холла, украшали интерьер гостиной и кабинета, — словом, похоже, в доме Житару если и находилось свободное местечко, то его немедленно занимало очередное приобретение хозяина. Мсье Житару, добродушный толстенький убежденный холостяк, был отличным знатоком и любителем живописи. А успешный бизнес позволял ему покупать почти все, что нравилось его душе. Оставив шампанское и мороженое на потом, Гали занялась изучением коллекции, насчитывающей, по ее поверхностному взгляду, около полусотни полотен известных мастеров, начиная с ранних фламандцев. Вдруг она почувствовала чей-то взгляд. Оглянувшись, с удивлением обнаружила, что находится в небольшом овальном зале в полном одиночестве. С недоумением внимательно оглядела стены — пристальный изучающий взгляд принадлежал человеку с известного на весь мир портрета: мудро и скептически смотрел на нее собственной персоной Арман дю Плесси де Ришелье. Всемогущий кардинал. Хозяин дома был горячим поклонником кардинала Ришелье и мог себе позволить великолепную копию с известного портрета. Гали профессиональным оком «ощупала» картину, прикинув, какой «подлинник» она могла бы продать мсье Житару (с помощью Антуана из Фонтенбло, разумеется), если бы портрет не находился в Лувре, если бы его считали потерянным, если бы…
— Между прочим, именно Ришелье был родоначальником дешифровальной службы Франции. И так называемый «черный кабинет» появился указом премьер-министра. Вы помните, мадам, что кардинал исполнял и эту обязанность? — Люсьен Пуатье почти подкрался к Гали. И перегнулся через обтянутое шелком плечо, почти касаясь щеки женщины.
— Да что вы, — вежливо пробормотала Гали, не обратив внимания на «случайный» пассаж Пуатье. Она еще не оправилась от упущенных перспектив. Однако в ее хорошенькой головке, где мозг работал именно на перспективу, немедленно включился сигнал. — Присядем, Люсьен, — указала она на интимный уголок, где притаилось кресло «сиамские близнецы» и перед ним — миниатюрный столик. — Принесете мне мартини и все расскажете подробно.
Окрыленный надеждой, молодой человек мигом обернулся, едва не расплескав прозрачный напиток (себе он тоже налил мартини, хотя предпочел бы коньяк).
— Вам действительно интересно?
— Вы даже себе не представляете, как это мне интересно, — пропела Гали.
Ах, если бы эрудированный сотрудник министерства иностранных дел Франции Люсьен Пуатье мог знать, куда заведет его неистовое желание приобщить новоявленную соотечественницу к историческим ценностям родины, он в одну секунду исчез бы из респектабельного дома. Но, как и большинство представителей сильного пола, он отнес живой интерес собеседницы не на счет занимательной информации, а на счет своих собственных мужских достоинств: «Она согласна меня слушать, значит, я ей…» Его внутренний голос оставался в полной безмятежности, и… и все пошло так, как пошло.
— Ну так вот. Наш король Людовик Тринадцатый был слабым монархом, и вся власть в стране держалась усилиями кардинала.
Гали отпила глоток вина и кивнула— Дюма она прочитала еще в детстве и представление об Анне Австрийской, госпоже де Шеврез и знаменитых мушкетерах имела.
— Первый министр отличался недоверчивостью к окружающим, тем более что вокруг короля постоянно возникали заговоры, да еще шла борьба с гугенотами, — вдохновенно начал рассказывать Люсьен. — Принц Конде, командующий войсками, доставил кардиналу зашифрованное письмо, перехваченное гвардейцами у гонца, отправленного из осажденного города Бельмон. Случайно рядом оказался один из немногих доверенных лиц кардинала — юный Антуан Россиньоль. «Позвольте мне, ваше преосвященство», — и протянул руку к листочку. Ришелье и принц с недоумением переглянулись. Но к вечеру Россиньоль положил перед ними расшифрованную депешу: занудная, полуграмотно написанная ода на условном языке сообщала, что осажденным требуются боеприпасы, и если их не доставят в ближайшие сутки — они сдадутся. Принц Конде с чрезвычайной предупредительностью вернул горожанам Бельмона их расшифрованную депешу. На второй день осажденные подняли белый флаг… Вам и правда интересно?
— Продолжайте, Люсьен, это очень захватывающая история.
Ей действительно нравилось, что почти все ее поклонники прекрасно знали историю Франции, гордились ею. Более того — видели славу страны даже в том, что остальным представлялось поражением. Гали огорчало, что в России патриотического восторга не наблюдается, хотя поводов для такового больше чем достаточно. Но сейчас Люсьена Пуатье слушала (с удвоенным вниманием) не очаровательная мадам Легаре, а собранный, впитывающий информацию на перспективу агент Гвоздика.
— Что же вы замолчали, Люсьен? — Она одобрительно улыбнулась и очаровательным движением поправила галстук несчастного эрудита, взиравшего на нее, как… Ага, вспомнила: как ребята, разинув рот, смотрели на Лешкин «мерс», — и хочется, и знают, что такой машины у них не будет никогда. Потому как их денег не хватит даже на бензин и новые покрышки. — Продолжайте.
— Хорошо. Ришелье немедленно издал тайный, секретный приказ о назначении Антуана Россиньоля начальником дешифровального кабинета. Позже во всем мире их станут называть «черными кабинетами».
— Россиньоль — это ведь означает «соловей»? Замечательная птичка. А ваше ведомство — или отдел, я не знаю — тоже среди специалистов называют «черным кабинетом»? — решилась наконец Гали.
— Да нет. Но я-то, напротив, занимаюсь кодированием.
— Какая разница, — с деланным безразличием протянула Гали. И тем же тоном, словно из вежливости к собеседнику, не более, поинтересовалась: — А что сложнее — кодирование или расшифровка?
— Ну, важно и то и другое. Просто каждый на своем месте делает свое дело. Я, например…
Гали с неослабевающим вниманием выслушала введение в историю криптографии и, не стесняясь, задавала вопросы, как примерная студентка, хотя «профессор» был ровесником своей слушательницы.
— А что означает «криптография»?
— «Крипто» — скрытое, «графия» — письмо.
— То есть попросту — тайнопись?
— Ну да. Причем искусство шифрования развивалось намного быстрее, чем дешифрования, но одно подгоняло другое.
— Скажите, Люсьен, а какой шифр труднее придумать? Военный?
