Глава 13
Ялта
Друг президента США и его спичрайтер Сэм Розенман позднее отмечал: после того как наконец удалось согласовать со Сталиным решения о времени и месте проведения заключительной конференции, Франклин Рузвельт выглядел так, словно сбросил со своих плеч непосильный груз
[769]. Казалось, президент снова набирается сил и теперь уже с энтузиазмом воспринимает предстоящую поездку, что не часто с ним случалось в последнее время. Для всех, кто хорошо знал Рузвельта, причина была очевидна: он надеялся, что результатом конференции станет достижение его самой заветной мечты – рождение международной организации, которая будет иметь власть для удержания государств в пределах их собственных границ. Если это удастся, он войдет в историю как руководитель и единственный архитектор мирового правительства. Возможно, он не думал об этом в таких пафосных терминах, это не было свойственно Рузвельту. Гораздо важнее для него было создать инструмент, который положит конец мировым войнам. А еще это означало бы, что он добился успеха там, где потерпел поражение Вильсон.
Местом проведения конференции по решению Сталина стала Ялта в Крыму. Крым, который находился очень далеко от Америки, из-за чего президенту пришлось совершить весьма дальнюю поездку, был выбран Сталиным не случайно – он никуда не поехал бы дальше советского побережья Черного моря, а без участия Сталина не могло быть речи о создании Объединенных Наций, как и об успешном строительстве послевоенного мира. Черчилль был готов поехать куда угодно, хотя к Ялте относился скептически и даже заявил Гарри Гопкинсу: «Даже если бы мы десять лет убили на поиски места для конференции, мы не смогли бы придумать места хуже этого»
[770].
С другой стороны, Гарриман сообщил президенту, что два офицера ВМС США уже посетили Ялту и доложили ему, что город «по русским стандартам удивительно привлекательный и чистый. Зима там мягкая, средняя температура в январе и феврале не опускается ниже 4 градусов»
[771]. 15 декабря Гарриман также сообщил Рузвельту, что информация о состоянии здоровья Сталина представляется объективной и что Сталин надеется на встречу с президентом США вскоре после его инаугурации. Тем не менее 19 декабря Рузвельт, не имевший сведений о начавшейся в ноябре масштабной подготовке Ялты к конференции, поручил Гарриману еще раз предложить встретиться Сталину где-нибудь на средиземноморском побережье, например в Таормине. Сталин ответил, что он не только глава государства, но и Верховный главнокомандующий советскими вооруженными силами и должен постоянно находиться в контакте со своим штабом, и в Крыму это было возможно. Таким образом, место конференции окончательно осталось за Ялтой, которая находилась почти в полутора тысячах километров от Москвы и чуть ли не в десятке тысяч километров от Вашингтона.
Франклин Делано Рузвельт умел блестяще манипулировать людьми. Он инстинктивно чувствовал, как заставить Сталина и Черчилля работать вместе. Свой подход к этим двум лидерам он лучше всего сформулировал в беседе с Черчиллем: в нащупывании путей к взаимопониманию с советским лидером премьер-министру следует проявлять терпимость, чтобы оставлять у Сталина ощущение, что последнее слово будет за ним. Этим правилом, кстати, руководствовался и сам президент США. Он аргументировал это следующим образом: «Нам всем следует договариваться… чтобы полностью принять СССР в качестве равноправного члена объединения великих держав, связанных общей целью – предотвратить очередную мировую войну. Мы должны иметь возможность достичь такой цели путем урегулирования наших противоречий через компромисс всех причастных сторон, и это поможет в течение нескольких лет преодолевать трудности, пока ребенок не научится ходить»
[772]. Рузвельт великолепно разбирался в людях. Каким-то внутренним чутьем он пробуждал в собеседнике чувство реальности, а затем умело к нему апеллировал. Умея нащупать у человека глубинные мотивы, которыми он руководствовался, при достижении взаимопонимания он мог направить его образ мыслей в нужное русло, чтобы добиться решения, которое устраивало обоих.
Президент отправлялся на встречу с двумя лидерами, один из которых держал под своим контролем черное и азиатское население, а другой замахивался на установление контроля над народами, живущими вдоль бескрайних западных границ его государства. Рузвельт официально известил Черчилля о своих намерениях относительно будущего Британской империи: еще 1 января 1942 года ему удалось заставить Черчилля разрешить Индии поставить свою подпись под Декларацией Объединенных Наций, что наделило Индию статусом доминиона. Летом того же года он проделал большую работу, чтобы подписанием Атлантической хартии содействовать независимости (вселив большие надежды на это) Гамбии, Индокитая, Сингапура, Египта, Бирмы, Кении, Южной Африки и Малайи, некогда основных владений Британии и Франции. Но возможности Рузвельта были ограниченными, и, общаясь с Черчиллем, он мог только убеждать. Без риска нарушить дружеские отношения максимум, что он мог сделать, – это сказать Черчиллю о том, что президент США хочет, чтобы Британия начала освобождать свои колонии. Но война подходила к концу, и теперь важнее было не допустить захвата Сталиным Польши. Теперь весь мир внимательно следил не за Англией, а за Советским Союзом. Рузвельту предстояло заступиться за права одного из самых многострадальных государств мира – Польши. Чтобы обеспечить этой стране и всем остальным государствам мирное будущее, чтобы создать сильную международную организацию, достаточно влиятельную, чтобы удержать авторитарные режимы от попыток захватить другие страны, Рузвельту предстояло дать понять Сталину, как тому следовало вести себя. То обстоятельство, что поляки все время ссорились между собой (по меньшей мере, со времен Екатерины Великой), означало, что требовалось надавить на Сталина, чтобы тот позволил полякам самим выбрать своих новых лидеров, что было всего сложнее.
* * *
Рузвельт не питал особых иллюзий в отношении кого-либо из партнеров по альянсу. Но именно с ними ему предстояло создать новый прекрасный мир, в центре которого будет возвышаться мощная миротворческая организация – ООН. Он знал, как и многие другие, даже в то время, что Сталин виновен в «массовых убийствах тысяч невинных людей»
[773]. Об этом он много говорил в феврале 1940 года на конференции американской молодежи в Белом доме. Знал он и о том, что в середине войны были представлены доказательства убийства в СССР группы польских офицеров, попавших в советский плен, а также о последующих попытках скрыть это преступление. Но сейчас он отодвинул в сторону факты истории. Рузвельт прекрасно сознавал также серьезные недостатки Черчилля. История жестко обошлась со Сталиным, но была благосклонна к Черчиллю: премьер-министр был талантливым писателем, и дошедшая до нас его версия истории так ослепляла блеском ее изложения, что мы не видели всей аморальности действий самого Черчилля. Для президента США Черчилль являлся даже неким подобием Сталина. За четыре месяца до Ялты, в октябре, Черчилль встречался со Сталиным в Кремле и цинично предлагал ему договориться, какую из балканских стран каждый из них хотел бы контролировать. На листе бумаги Черчилль обозначил свое предложение: оставить Сталину 90 процентов контроля над Румынией, а Британии – 90 процентов контроля над Грецией, Югославию же разделить на сферы влияния. Сталин вернул этот лист Черчиллю, никак его не прокомментировав, и предложил ему сохранить этот документ. Такая попытка заключить грязную сделку привела Рузвельта в крайнее негодование, и он решил активнее заниматься созданием международной организации, при которой такие сделки стали бы немыслимы.
