— И все-таки что это за вмешательство? Что оно давало?
— Знаете анекдот про слона и воробья?
— Нет.
— Он немного пошлый, но я все равно расскажу. Очень уж наглядно объясняет, чем мы тут занимались. Воробей предложил слону, что пролетит через его хобот, и пролетел. Слону понравилось. Он попросил воробья повторить маневр. Потом еще. А когда воробью надоело и он стал отказываться, слон упросил пролететь в последний раз, а сам взял и воткнул хобот себе, извините за выражение, в зад. Вот и получился у него вечный кайф.
— Воробью пришлось летать по кругу?
— Именно. А слон получал удовольствие постоянно.
— И с вашими пациентами происходило нечто похожее?
— Все они тоже хотели испытывать вечный кайф. И ради этого были готовы если не на все, то очень на многое. Это ведь просто здорово, если вдуматься, не нужны ни наркотики, ни алкоголь, ни секс, ни какие-то успехи в жизни, вообще ничего. Жми себе на кнопку и получай удовольствие.
— Такие опыты проводили на крысах. Но они очень быстро сходили с ума, переставали есть и пить, только жали на заветную кнопку и вскоре умирали от истощения.
— Ну, люди — это все-таки не крысы. Перед тем как поставить пациента на очередь на операцию, доктор проводил с ним длительное собеседование, чтобы выяснить, подходит тот или иной пациент для его методики или нет.
— А были такие, кто не подходил?
— Конечно. Люди невысокого интеллектуального уровня отсекались сразу же. Такие люди не умеют контролировать собственные желания. Не годились наркоманы и алкоголики — пусть даже и бывшие. Это люди слишком безвольны, чтобы контролировать дозу потребления нирваны.
— Чего-чего?
— Нирвана — это состояние просветления у буддистов, достигается путем медитации. Да и то не у всех получается. Но зато те, кто его достиг, уже ни на что иное его не променяют. Это своего рода благодать божья.
— Вы кощунствуете.
— Ничуть. Что такое удовольствие? Это состояние нашего организма, за которое отвечают те или иные гормоны. Все дело в них. Мозг регулирует их выделение, но случается это лишь при воздействии извне. Так что могло помешать воздействовать на определенные участки мозга, чтобы доставить нашим пациентам желанное состояние вечного удовольствия?
— Хотя бы моральная сторона вопроса.
— Эта сторона должна была в первую очередь волновать самих пациентов. Мы лишь предоставляли услугу. Выбор был за ними. Услуга была востребована. Вот и все.
И хотя Оксане казалось, что все не так просто, она замолчала, не желая продолжать диспут. В конце концов они тут не для того, чтобы спорить с врачихой. Они пришли сюда, чтобы найти следы Почтарева, Ирины и маленького Ванечки.
Но Татьяне Леонидовне не терпелось высказать свое мнение, что убийство Меерсона — дело рук одного из его пациентов.
— Скорей всего, из числа тех, с кем у Марка произошел облом.
— Возможно. И что?
— Помоги нам его найти. Эти двое милых молодых людей служат в полиции, я тебе уже говорила. Они готовы закрыть глаза на ваши с Марком делишки, их интересует лишь убийство.
Светлана колебалась недолго.
— Я могу показать вам список пациентов, — обратилась она к Оксане и Герману. — Но думаю, что начать надо с тех, кто побывал у нас в последнее время.
— Правильно! — одобрила Татьяна Леонидовна. — Показывай!
— Но вы точно даете гарантию, что ни я, ни прочие сотрудники нашей клиники не пострадают и нам не будет грозить уголовная ответственность?
Вопрос был задан таким тоном, что не оставалось сомнений: Света хочет гарантий. От этого зависит ее готовность к сотрудничеству. Герман скорчил самую значительную мину, на какую только был способен, а потом низким и важным голосом произнес:
— Вы и ваши коллеги не будут преследоваться за незаконную медицинскую деятельность. Нас интересует лишь убийца доктора Меерсона. И еще нас интересует человек, покушавшийся на одну из пациенток клиники прошлой ночью.
— Ах, вы про этот случай, — нахмурилась Света. — Неприятно, но эта женщина не имеет к нам никакого отношения. Она не являлась пациенткой доктора Меерсона. Она лежала в основном корпусе.
— Что же она делала у вас в корпусе?
— Ее тут никогда не было.
То ли Света сама была не в курсе, то ли умело врала, но на ее лице не дрогнул ни один мускул. И выражение лица не переменилось ни на секунду.
— Ладно, оставим это, сейчас нас интересуют пациенты Марка.
— Да, я подготовила для вас распечатку. Против фамилий тех пациентов, с которыми возникали проблемы, я поставила крестики.
Герман взял списки и стал внимательно их изучать. И внезапно ему стало сначала жарко, потом кинуло в холод, а затем снова обдало жаром. В списке пациентов доктора Меерсона он увидел свою собственную фамилию. И имя было ему также знакомо — Иван.
— Скажите, — произнес он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — А Иван Колесов — этот пациент не отмечен крестиком.
— Значит, с ним все прошло без осечек.
— Вы его видели?
— Колесов… Иван? Нет, что-то не могу такого припомнить.
— А между тем этот пациент побывал у вас совсем недавно, две недели назад.
— Все равно я не могу его вспомнить.
— Не можете или не хотите?
— Зачем мне что-то от вас скрывать? — пожала плечами Света. — Хотя если вы уж сами спросили, то с этим Колесовым и впрямь вышла странная история.
— Чем именно странная?
— Его имя не указано в числе оперируемых, тем не менее этот Колесов провел у нас, судя по отчету, никак не меньше трех дней. Он ел, занимал отдельную двухместную палату, но похоже, уход за ним осуществлял доктор Меерсон лично.
— Такое случалось раньше?
— На моей памяти — нет. Но отчего бы доктору и не поухаживать за кем-то из своих пациентов? Доктор был гений. А гениям все позволено.
— Но выходит, у покойного доктора была какая-то заинтересованность именно в этом пациенте?
— Наверное. Говорю вам, мне это имя ничего не говорит.
— И вы никогда не видели Ваню Колесова?
— Нет. Видимо, доктор оперировал его самостоятельно.
— А такое возможно?
— Марк распоряжался в нашем отделении всем. Никто не смел ему что-либо указывать. Тех, кто осмеливался, изгоняли в тот же момент.
— Ваш Меерсон был деспот.
— Он был гений. А насчет Колесова можете спросить у Беаты. Она занимается уборкой палат. Возможно, она сумеет вспомнить этого пациента. Позвать ее?
— Позовите.
Беата оказалась еще крепкой кареглазой женщиной с чуть тронутыми сединой волосами. Она не пыталась ни как-то себя приукрасить, ни скрыть свой возраст. Но от этого, как ни странно, казалась куда интереснее, чем накрашенная и молодящаяся Света.
