Снова мимо.
— Тогда что?
Кулагин наклонился к моему лицу и прошептал на ухо всего одно слово:
— Совесть.
Длинные волосы щекотали мне щеку.
— И что это должно значить? — недоуменно спросила я, отстраняясь.
— Понятия не имею! — заявил хитрец. — Но думаю, на душе у нашего общего друга какой-то груз. И он готов на все, лишь бы не жить под его тяжестью.
Что ж, версия была не хуже любой другой.
— Спасибо. Это все?
— Есть еще кое-что, — попытался заинтриговать меня молодой человек. — Смотрите.
И он очень похоже изобразил, как будто откидывает со лба прядь волос. Потом поддернул рукав, глядя на воображаемые часы. Поправил невидимый галстук…
И тут меня осенило. Я узнала эти жесты и поняла наконец, кого копировал Макс.
— Станислав Сергеевич, да?
Кирилл кивнул, довольно улыбаясь:
— Вы умная женщина, Евгения. Как вы думаете, как второсортному актеру получить главную роль в сериале? Причем в таком, который гарантированно сделает его звездой? Такой звездой, чтобы школьницы писались от восторга, получив твой автограф?
Я всмотрелась в глаза красавчика.
— Вы что же, намекаете, что господин Каменецкий…
— Ни на что я не намекаю, — фыркнул Кулагин. — Все и так это знают. Тоже мне секрет! Естественно, Максик попал на эту роль через постель Станислава Сергеевича.
— Это важно? — спросила я. — Знаете, сейчас этим никого не удивишь.
— Это вы решайте, важно или нет, — улыбнулся Кулагин, — но мне хотелось, чтобы вы знали. Почти все молодые актеры, которые снимаются у Каменецкого, прошли через его… э-э, гарем.
— Гарем? — Я подняла брови. — А если эти молодые актеры не согласятся на подобный тип отношений?
Кирилл развел руками:
— Вольному воля, спасенному рай, как говорила моя бабушка. Насильно никого не заставляют. Не нравится — иди сниматься в рекламе микроклизмы, и вся страна будет ассоциировать твою физиономию с сортиром. К счастью, Станислав Сергеевич человек непостоянный и быстро теряет интерес к своим юным друзьям. Как только игрушка теряет очарование новизны, он тут же меняет ее на следующую.
Он стоял совсем близко от меня, от его свитера пахло хорошим мужским парфюмом.
— Зачем вы мне все это рассказываете? — напрямик спросила я. — Я не служу в полиции нравов, а господин Каменецкий вряд ли изменит свои привычки. Перевоспитывать его, знаете, поздновато.
— Просто так, для общего развития, — слегка смутился Кирилл. Но мне показалось, что актер лжет. Что-то ты, дружок, темнишь.
— Вы так много знаете о делах Каменецкого…
Тут Кулагин искренне расхохотался, запрокинув голову.
— Вы что же, думаете, я вам рассказываю об этом, потому что сам прошел через гарем?!
— А это не так? — мягко спросила я.
— Не так! — отрезал Кулагин. — Мне повезло, я брюнет латинского типа. А Станислав Сергеевич предпочитает блондинов хрупкого телосложения.
Я внимательно смотрела на него, и наконец Кирилл махнул рукой.
— Ладно, все равно рано или поздно вам кто-нибудь настучит. У нас ведь ничего не скроешь, мы вот уже четыре года проводим в самом тесном общении. Дело в том, что я пользую мадам.
— Какую мадам?
Мадам Сухоткину.
— Кого?!
— Натэллу Борисовну! — раздраженный моей непонятливостью, фыркнул Кирилл.
Признаться, мне понадобилось время, чтобы освоиться с этой мыслью.
Но как раз времени мне и не дали.
Откуда-то издалека послышались крики — как будто сразу множество людей выражало ужас или гнев.
— Стойте здесь! — скомандовала я Кириллу и бросилась в комнату моего подопечного. Распахнула дверь — Макса не было. На столе стояли раскрытая коробка с печеньем и чашка с недопитым кофе.
Я бегом помчалась по коридору. Кирилл меня не послушал — я слышала, как он топает сзади.
На съемочной площадке я резко остановилась, точно наскочила на невидимую преграду. В спину мне едва не врезался Кулагин.
— Допрыгался, так его! — потрясенно выдохнул Кирилл.
Пожалуй, такого мне видеть действительно не доводилось. Киношники замерли на местах и, как по команде, повернули головы в сторону шахты. Кто-то разорвал цветные ленты, огораживавшие проем в полу.
Через десятиметровый квадратный колодец был проложен стальной рельс, уж не знаю, с какой целью. Сейчас на нем балансировал Макс Ионов — босой, в белой рубашке и брюках со стрелками.
Макс стоял спиной ко мне, но я успела разглядеть, что он не успел отойти далеко от края. Я рванулась к нему. Если сбить парня в прыжке, дернуться назад и сгруппироваться, мы в худшем случае испачкаем одежду и наставим синяков…
Но я не успела. Максим сделал шаг над пропастью и оказался вне пределов досягаемости. Еще несколько шагов — и вот он уже на середине рельса. А под ним бездна, уходящая вниз на высоту десятиэтажного дома.
Киношники следили за юным эквилибристом, затаив дыхание. Я не могла понять, что заставило Макса отважиться на такой рискованный трюк. Любителем паркура он не был, в цирке, насколько я знаю, никогда не работал. Да и шел он как-то странно. Нормальный человек на высоте разводит руки, которые служат естественным балансиром. А Максим двигался так, будто под ним линия, нарисованная мелом на полу.
В памяти мелькнули кадры из «Кабинета доктора Калигари» Роберта Вине, первого в истории фильма ужасов. Помнится, там злодей-доктор подверг гипнозу юношу, и походка у того была точь-в-точь как у Макса.
Я вспомнила по-настоящему жуткие кадры из своего любимого фильма и похолодела. Вот только гипнотизера нам здесь не хватало.
Но вскоре здравый смысл взял верх. Я же сама разговаривала с Ионовым вчера перед прыжком с моста, и сегодня тоже, причем совсем недавно. Ни о каком гипнозе речи быть не может, юноша был в сознании и вполне внятно отвечал.
Если Макс решил совершить очередную попытку самоубийства, более эффектных декораций ему не найти. Эта шахта, тридцатиметровый провал под ногами, множество свидетелей, белоснежная рубашка… В чувстве стиля этому актеру не откажешь. А вот с головой у него явно не очень.
Я сделала шаг к шахте, потом еще один. Стараясь не шуметь, я подходила все ближе. Медленно, осторожно…
Оставалась слабая надежда, что, если бы Макс и в самом деле хотел броситься вниз, давно бы это сделал. Может, негодяй просто красуется перед зрителями. Или поспорил с кем-нибудь, что решится на такой трюк. Вот сейчас он пройдет еще пять шагов и спрыгнет на пол по ту сторону колодца…
В глубине души ни в какое пари я не верила. Это она, очередная попытка суицида. Необъяснимая, немотивированная и, судя по всему, на этот раз удачная.
