Самоубийца падал спиной вперед, раскинув руки, так что шансов выжить у него не было. Но у самой воды порыв ветра развернул тело, полы пижамы сработали как воздушный руль, и парень вошел в воду вертикально. Может, еще не все потеряно? Но мальчишка наверняка без сознания, и даже если он жив, это ненадолго — выбраться из ледяной воды самостоятельно он не сможет, ведь до берега километр с лишним.
Проклиная несчастную любовь и прочую ерунду, которая толкает молодых людей на такие поступки, я прикинула направление ветра, сделала несколько глубоких выдохов, насыщая кровь кислородом, и шагнула вперед.
Меня зовут Евгения Охотникова. Последние несколько лет я живу в Тарасове и работаю телохранителем. А до этого я была бойцом отряда специального назначения. Моя подготовка вполне позволяет прыгать с двадцатиметровой высоты в ледяные реки — и выживать при этом.
Я вошла в воду под единственно возможным углом, но все равно удар получился сильным, и я невольно выпустила воздух из легких. Погружаясь в глубину, я видела, как цепочка серебристых пузырей уходит вверх.
Паниковать я не стала — в моей крови достаточно кислорода, чтобы продержаться пару минут. А больше мне и не надо.
Вода была обжигающе ледяной, но пока я этого не почувствовала. В моей крови бушевал адреналин.
Я сделала несколько взмахов руками, замедляя погружение, потом перевернулась в воде и начала подъем. На такой глубине темно, и разглядеть что-либо без спецснаряжния совершенно невозможно. Искать парня на дне не имеет никакого смысла: во-первых, до дна в этом месте все равно не достать — именно здесь пролегает фарватер, во-вторых, самоубийцы здесь нет.
В момент удара он наверняка потерял сознание. Его легкие были полны воздуха. Утопающие пытаются дышать под водой, втягивают воду в дыхательные пути, после чего их затягивает на дно. А мой самоубийца сначала должен всплыть на поверхность. Вот там его и надо искать.
Я уже различала свет, пробивавшийся сквозь толщу воды, когда заметила тело с безвольно раскинутыми руками. Подхватила его — это замедлило подъем, но ненамного — и выскочила на поверхность на последних молекулах кислорода. Жадно подышала, приходя в себя. Да, теперь я сполна ощутила, что такое мартовская вода.
Мой самоубийца был цел: голова не разбита, кости не сломаны. Мало того, он уже очнулся и таращился на меня. Глаза у парня были синие, каких и в природе не бывает. Линзы у него там, что ли?
— Привет, счастливчик, — прохрипела я.
— Что я здесь делаю? — Юноша вертел головой, точно все это: мост, река и я — было просто сном.
— Ждешь вон тот спасательный катер, — честно ответила я.
Действительно, от берега к нам летела посудина с логотипом МЧС на боку, и парень из рубки что-то орал в матюгальник — видимо, просил держаться.
Незадачливый самоубийца закашлялся, выплевывая грязную ледяную воду. На поверхности он держался плохо, пришлось ухватить его покрепче за ворот пижамы.
— Блин, ребята, вас за смертью посылать! — в сердцах огрызнулась я, когда нас вытаскивали на палубу.
На берегу уже ждали «Скорая», наряд полиции, парни из МЧС и еще какие-то гражданские — судя по тому, как они бросились к парню, его родные или друзья.
Но их оттеснили в сторону. Нас с синеглазым самоубийцей усадили в «Скорую», осмотрели (кстати, я оказалась права, никаких особых травм у парня не обнаружилось), закутали в одеяла с подогревом и напоили горячим чаем из термоса.
Мой новый знакомый трясся и лязгал зубами. Кружка так прыгала в его руках, что доктору пришлось ее придерживать. Доктор был молодой, с серым от усталости лицом. Видимо, мы стали последним аккордом его долгого ночного дежурства.
Самоубийца допил чай, поправил мокрую пижаму и выдал:
— Мне пора. У меня в десять тридцать натура.
Мы с врачом потрясенно переглянулись.
— Что у тебя? — поинтересовалась я.
— Натура. В смысле, натурные съемки, — как ни в чем не бывало пояснил он, с жалостью разглядывая испорченную пижаму. — Я актер.
— Послушайте, — не выдержал врач, — вы четвертый, кто спрыгнул с этого моста за последний месяц. И единственный из четверых, кто остался жив. Вы это понимаете?
— Я вообще везучий, — поморщился синеглазый. — Так и знал, что из этой затеи ничего не получится…
Я вспомнила свои чувства перед броском в мартовскую воду и стиснула зубы.
— Вы бы хоть поблагодарили вашу спасительницу, — хмуро предложил доктор. — Если бы не она, вас бы подняли со дна спасатели. Где-нибудь через недельку.
— Спасибо, — небрежно кивнул мне мальчишка.
— Всегда пожалуйста, — процедила я, косясь на спасенного мною типа и пытаясь понять, то ли у него попросту шок и потому он ведет себя неадекватно, то ли он по жизни такой удивительный. Или просто наркотическая дрянь еще не выветрилась из его головы?
— Мы обязаны доставить вас в больницу, — продолжал врач. — Сделать томографию, провести обследование. Вдруг у вас какие-нибудь внутренние повреждения. Да и сотрясение мозга иногда проявляется не сразу.
Но молодой человек помотал головой:
— Да все со мной нормально. Мне правда пора, меня там ждут.
И синеглазый самоубийца улыбнулся врачу. Да, следовало признать: улыбка этого типа была мощным оружием. И без того красивое лицо с правильными чертами словно осветилось изнутри. Хотелось немедленно помочь такому очаровательному молодому человеку, оказать ему любую услугу, сделать все, что ни попросит, раскрыть перед ним свое сердце и кошелек… Видимо, юноша знал об этой магии и умело ее использовал. Во всяком случае, доктор не стал препятствовать, когда самоубийца открыл заднюю дверцу и попытался выбраться из машины.
Но в этот момент дверца открылась сама, и в «Скорую» забрался человек, которого я была рада видеть даже при таких необычных обстоятельствах. С капитаном Алехиным меня связывала давняя дружба — однажды мы вместе выбирались из подпольной лаборатории, нашпигованной биологической заразой, а такие вещи, знаете ли, сближают.
— Охотникова, до чего же я рад тебя видеть! — широко улыбнулся Алехин.
— Я тоже рада, но… капитан, с каких пор ты сам выезжаешь на вызовы? — Я во все глаза таращилась на старого знакомого.
Алехин покосился на самоубийцу и поморщился:
— Да я тут мимо проезжал, по делам. Мне позвонили на сотовый, говорят, Охотникова в Волгу бросилась с моста…
Я откинулась на мягкую спинку сиденья и внимательно посмотрела на капитана. Алехин врал. Для начала, Игорь не дежурит по ночам — он птица высокого полета, и место его в кабинете. И потом, какие это дела могут быть у человека в шесть утра? И последнее: никто бы не стал звонить капитану из-за моего прыжка с моста. Алехин прекрасно знает: я не нуждаюсь в опеке и прекрасно справляюсь со своими делами самостоятельно.
