Я внимательно слушала, не понимая, зачем он мне все это рассказывает.
— У меня два самолета. Яхта. Дома по всему миру. Даже в Гонконге. Но вчера… Когда это было, вчера? Вчера я понял, что время быстротечно, богатство преходяще, молодость пройдет… Не сохранить ни красоту, ни сокровища.
— Вообще-то об этом, кажется, еще Шекспир писал, — вставила я.
— Об этом, милая девушка с пистолетом, еще Катулл писал: «Пьяной горечью Фалерна чашу нам наполни, мальчик. Так Постумия велела, председательница оргий».
— Оргий? — нахмурилась я.
— Я ведь его из грязи слепил, — не слушая меня, продолжал Каменецкий. — Когда он притащился из своего Апальевска, полгода прожил у меня. Потом он мне надоел. Но я никогда не выбрасываю их обратно на улицу. Я его отправил учиться, защищал, от глупостей предостерегал. Денег давал, квартиру снял. Потом дал главную роль в моем проекте. Отцом ему был.
— Правда? — Боюсь, мне плохо удалось скрыть иронию. Но Каменецкий был слишком пьян и подавлен, чтобы ее уловить.
— И вообще, в этой истории вы больше всех виноваты! — вдруг заявил он.
— Я?!
— Конечно. Ведь это вас наняли для защиты Максима. А вы не смогли его уберечь.
— Вы правы. — Я резко встала. — И я этого так не оставлю. Но сейчас нам нужно похоронить его. А возмездие оставим на потом.
Я уже шла к двери, когда Каменецкий бросил мне в спину:
— Хорошо, я дам вам самолет. Отвезите Макса домой, ладно?
И вот я сидела в самолете и перебирала в памяти все, что знала о Максиме Ионове. Ярче всего мне помнилось утро нашего знакомства — то, как он стоял на мосту в своей пижаме. Увы, я провела с ним бок-о-бок несколько дней, но так и не успела его узнать.
Каким он был? Кем он был? Красивая кукла, кумир глупых девчонок? Гопник без царя в голове, убийца неизвестного в блестящих ботинках? Звереныш из шахтерского городка? Любовник богатого продюсера, Галатея в штанах, марионетка? Любимец миллионов, мечта? Ложь, призрак? Каким он был на самом деле? Думаю, никто этого не знал.
Максим покинул родной город совсем юным, ему только-только исполнилось восемнадцать. И вот теперь он возвращается домой в грузовом отсеке самолета. Я знала, что буду винить себя в случившемся до конца своих дней. Да, формально я не виновата, мой охраняемый объект сам зачем-то подставился под выстрел. Но останься я с Ионовым, этого бы не случилось.
Самолет уже заходил на посадку, и в эту минуту нас ощутимо тряхнуло. Сидевший через проход от меня Влад Малеев судорожно вцепился в подлокотники кресла. Я ободряюще кивнула. Владик оказался единственным из киногруппы, кто выразил желание проводить Макса в последний путь. Ни Алена, бывшая когда-то девушкой Ионова, ни Натэлла, зарабатывавшая благодаря ему деньги, ни еще кто-нибудь. Только этот некрасивый парень, который при жизни Макса, кажется, не испытывал к нему никаких чувств.
В Апальевске зима еще продолжалась. Это было для меня неожиданностью, как-никак в Тарасове уже набухли почки на деревьях. А здесь ледяной ветер крутил поземку и с темного неба сыпал мелкий колючий снежок. Машина долго петляла по городу. Всю дорогу водила жаловался на житье-бытье. Когда-то в Апальевске было двенадцать шахт. Строили их в 1930-х, естественно, заключенные, и земля здесь была удобрена костями. Потом оказалось, что шахты рентабельны только при рабском труде, когда рабочим вообще не надо платить. Работающих шахт осталось всего две. На одной из них и вкалывал отец Максима Ионова.
Наконец мы въехали во двор. Трехэтажный барак из почерневших бревен, вероятно, помнил еще заключенных Апальевсклага.
Машина затормозила у обшарпанного подъезда, и навстречу нам вышли четверо крепких парней в куртках-алясках, вязаных шапочках и, несмотря на мороз, в белых кроссовках, видно, по здешней моде. За их спинами почти потерялись низенький коренастый мужчина и полная заплаканная женщина — родители Максима.
Женщина, впрочем, тут же утерла слезы и принялась деловито распоряжаться, как заносить и куда ставить. Лестница оказалась узкой, а гроб, заказанный Каменецким для звезды, большим, так что получилось не скорбное мероприятие, а праздник технической мысли. Ребятки, очевидно друзья Макса тех времен, когда он еще жил дома, весело матерились. Мы с Владом Малеевым чувствовали себя крайне неловко.
Наконец гроб внесли в квартиру и установили на четырех табуретках. Все чинно расселись вокруг. Я незаметно поглядывала по сторонам. Хоть я и не успела узнать Макса как следует, все же мне было любопытно взглянуть на обстановку, в которой он вырос. Честно сказать, обстановка была небогатой. А уж если совсем начистоту, гроб оказался самой роскошной вещью в этой комнате с полинявшим ковром на стене, пыльным сервантом и допотопным телевизором с самодельной антенной. Судя по всему, актер не поддерживал контакты с семьей после отъезда из Апальевска и не делился с родными своими звездными гонорарами.
Товарищи Макса ерзали на стульях до тех пор, пока отец покойного не сообразил:
— А помянуть-то!
Мужчины, оживившись, направились на кухню, Владик двинулся с ними, а мы остались вдвоем с матерью Макса. Я заставила себя взглянуть в лицо этой женщины. Неделю назад я взялась охранять ее сына, и теперь то, что он лежит здесь в этом роскошном гробу, — на моей совести.
Она тоже рассматривала меня.
— А вы кто будете? Тоже из этих, из кино?
Пришлось признаться, кто я. Когда я выдавила из себя слова извинения, мать Макса скорбно покачала головой:
— Да вы не убивайтесь так. Я давно знала, что он плохо кончит. Еще когда он в эту Москву подался счастья искать. Вот тебе и счастье, — она промокнула глаза уголком передника. — Нет чтобы, как все нормальные ребята, в армию сходить и работу подыскать да девку стоящую. Кино ему понадобилось. Я чуть со стыда не согрела, когда мне соседка Наталья Ивановна ляпнула, что Максимку по телевизору показывают.
— Зачем вы так, — вздохнула я. — Работа ничуть не хуже любой другой. Да и тяжелая вдобавок.
— Да вы что? — Она явно была удивлена. — Наверное, и платили ему хорошо. Вон какой гроб шикарный.
Я потрясенно уставилась на мать Макса. Или передо мной человек фантастически хладнокровный, или она в самом деле совершенно равнодушна к сыну. С кухни доносились оживленные нетрезвые голоса. Кажется, я начинаю понимать, почему Максим Ионов так рано покинул родной дом.
— А это муж ваш? — кивнула женщина в сторону кухни. Я вытаращила глаза и не сразу сообразила, что она имеет в виду Владика.
— Нет, это коллега вашего сына. Тоже актер.
— И хорошо зарабатывает?
— Не знаю, не спрашивала, — в сердцах отрезала я и, видно, перегнула палку, потому что мать Макса поджала губы и обиженно проговорила:
— Вот вы плохо о нас думаете, что мы бессердечные какие. А просто Максимка так давно из дома уехал, что мы его забывать стали. И сейчас я не верю, что это он там лежит. — Женщина покосилась на крышку гроба. — Думаю, уехал куда. Может, за границу. Он всегда мечтал за границей жить. Никогда ему дом родной не нравился.
