— Помолчи, Евгения, мешаешь! — строго приказал Серега.
— Мешаю чему? На облака любоваться? — продолжала веселиться я.
Коваль тяжело вздохнул.
— Вот не надо было тебя на охоту брать. Правильно мне Гоша говорил… Но я подумал, что ты не такая, как другие бабы.
— Ошибся, милок, — сварливо подтвердила я и крикнула: — Эй, Гоша! Алехин! Где ты там?
— Чего тебе? — раздался голос капитана.
— Тут поступила оперативная информация, будто ты был против того, чтобы взять меня на охоту. Это правда?
Алехин помолчал, потом отозвался:
— Правда. И теперь вижу, что был абсолютно прав. Кстати, попрошу насчет оперативной информации мне сегодня не заикаться. У меня законный выходной, между прочим.
— Договорились.
Некоторое время я сидела молча, но время шло, а ничего не менялось. Коваль с видом индейца Чингачгука вглядывался вдаль, Алехин кряхтел и кашлял в своем укрытии.
Я поудобнее перехватила дробовик, который вручил мне Серега, и не выдержала:
— Эй, где там твоя дичь?
Коваль тяжело вздохнул.
— Евгения, охота — это тебе не стрельба с мордобоем, к которой ты привыкла. Это дело терпения требует. Сейчас все будет. Лайза свое дело знает.
Лайзой звали Серегину собаку, суку спаниеля. Умная псина была опытным охотником. Сам Коваль не мог бегать за подстреленной дичью, у него выше колена нет обеих ног. Сергей — ветеран «горячих точек», потерял на чужой войне и ноги, и прежнюю семью. Однажды я помогла ему выбраться из очень больших неприятностей, и с тех пор мы друзья. Несмотря на несходство характеров, уживаемся мы неплохо.
— Ружье ты держишь неправильно, — хмыкнул Сергей, поглядывая на меня. Я поправила камуфляжную кепку с длинным козырьком и возмутилась:
— Слушай, не учи дедушку кашлять! Я из СВД в пятирублевую монету с семисот метров попадаю, даже при сильном ветре, а тут какая-то мелкашка.
— Ага, — он улыбнулся, — и целить ты будешь утке в глаз, да?
— Могу и в глаз, — я пожала плечами.
— Серега, ты Евгению не дразни, — посоветовал из своего укрытия Алехин. — Себе дороже.
— Ладно, — смилостивился друг, — так и быть, научу. Слушай сюда. Утка летит быстро, поэтому стрелять надо не в нее.
— А куда? — глупо спросила я.
— В то место, где она через секунду будет! — Коваль наставительно поднял палец. — Причем делай поправку на скорость, с которой летит дробина.
— То есть скорость утки плюс скорость дроби плюс поправка на ветер плюс учет калибра… Тьфу ты, — разозлилась я, — ничего себе отдых! Не охота, а высшая математика. И как я все это рассчитаю? По какой формуле?
Коваль заржал с видимым удовольствием, а Алехин отреагировал философски:
— Ничего высчитывать не надо. Достигается исключительно упражнением.
Тут послышался какой-то шум, азартное пыхтение и треск камыша, и прямо на нас выскочила шоколадного цвета собака с высунутым языком и восторженными глазами. В ту же секунду небо расцвело летящими утками. Неслись они как снаряды. Я вскинула дробовик и принялась ловить стволом ускользающие цели. Никогда еще мне не приходилось стрелять, выбирая цель среди множества ей подобных. Как выбрать? Мы же не в магазине, где можно подобрать тушку пожирнее. Снизу все утки выглядят как груши. В конце концов я плюнула на инструкции и пальнула как привыкла. Многолетняя выучка не подвела: утка вошла к крутое пике и двинулась к земле. Коваль и Алехин бросились стрелять, причем капитан в азарте даже кашлять забыл.
Как в настоящем бою, все закончилось очень быстро. Только что небо над нами было темным-темно от летящих уток, и вот уже стая с испуганным кряканьем унеслась прочь, а на земле осталось с десяток убитых птиц. Лайза шуршала в камышах, выискивая подранков, а я вылезла из скрадка и подошла, чтобы подобрать свою убитую утку. Я заметила, куда она упала — вон к тем кустам бересклета. К моему глубокому удивлению, птица оказалась жива, только летать больше не могла. Она лежала на боку, глядя на мир черными, точно бусинки, глазами. Алехин подошел и стал рядом.
— У них перо плотное, и еще пух внизу. Получается такой панцирь, что дробь не всегда пробивает, — негромко произнес он. — Они вообще живучие, утки. Давай собаку подождем.
Я оглянулась. Лайза была занята.
— Не надо. Я сама.
Я наклонилась, взяла плотное теплое тело, взглянула в гаснущие глаза, погладила цветное оперение и одним движением сломала утке шейные позвонки. Тельце в моих руках обмякло.
— Похоже, парни, утиная охота — это не для меня.
Серега подстрелил пять уток, Алехин — четыре, с моей выходила как раз максимально допустимая норма. Больше стрелять сегодня нельзя. Конечно, шанс нарваться на егеря в этой глуши невелик, но мои приятели — люди законопослушные. И не жадные к тому же.
— Евгения, ты хотела шашлык — будет тебе шашлык, — потирал руки Коваль, выглядывая из своего окопа. Умница Лайза уже перетаскала ему всю добычу и красиво разложила убитых уток на краю скрадка.
Раздел добычи вызвал у меня еще меньше энтузиазма, чем стрельба. Мужчины принялись потрошить убитую птицу, пришлось к ним присоединиться. Коваль научил меня ощипывать уток, с этим я справилась без проблем. Наконец добыча была разложена по пакетам и помещена в сумку-морозильник. Я долго отмывала руки в холодной воде Карамана. Нет, охота на уток не для меня. Мне по душе камуфляж, оружие, ночевка, даже против рытья укрытий я ничего не имею. Но стрельба по беззащитной птице — увольте, это не мое. Летели себе утки, никого не трогали. У них даже зубов и когтей нет, не говоря уже об оружии… Нет, пусть мальчики этим занимаются.
Уезжать мы собирались только утром, так что этот день имели полное право посвятить отдыху. Это было именно то, чего нам всем так не хватало. Я — телохранитель, Алехин — капитан полиции, Серега Коваль — владелец охранного агентства, не так давно получившего лицензию на частный сыск. Работа у каждого из нас сложная, порой опасная. Словом, отдых на природе — то, что доктор прописал. Времени хватило и на шашлычок, и на ничегонеделанье. Стояла середина августа, темнело уже рано. Ночевать мы собирались в машинах, а пока сидели у костра. Потрескивали ветки в огне, взметая к темному небу красные искры, шумно чесалась Лайза, да слышалось вдалеке кряканье припозднившихся уток.
— Эх, сколько добычи пропадает, — вздохнул Коваль.
— Не жадничай, Серый, не последний раз приезжаешь, — одернула я приятеля.
Завязался разговор ни о чем. Приятный такой треп про общих знакомых.
— Жень, а ты знаешь, что Каменецкий за границу уехал? — оживился вдруг Алехин. — Продюсер этот, помнишь?
— Помню, — сквозь зубы процедила я. — Забудешь тут.
— В Лондоне живет. Говорят, открыл школу русского балета. Для мальчиков.
