— Ты делаешь мне больно, — заметила я и, набрав в легкие побольше воздуха, вдохновенно пропела: «Как люблю я вас, как боюсь я вас…»
— «Знать, увидел вас я не в добрый час!»
Гостиная моего еще недавно такого тихого дома в Лобаново была полна цыган. В роскошных ярких костюмах они расположились на моем ковре, креслах, стульях, диване, и брат Грушеньки Рома, черноволосый красавец с пылким взглядом, уже во второй раз проникновенно, душевно исполнял мой любимый романс, вот только он назывался не «Очи черные», а «Очи зеленые».
Мой дом, выпотрошенный неизвестными (меня попросту обворовали!), превратился в настоящий вертеп! Мне не было дела до того, что именно вынесли, поскольку в тот момент, когда мы приехали туда, меня интересовало только одно — чтобы поскорее приехала Грушенька. Пока есть настроение, пока не уснула! Я даже не сразу поняла, что случилось.
— Дверь распахнута, твой здесь! — произнесла взволнованно Катя, когда наша машина остановилась перед распахнутыми воротами. — Ну вот, я же говорила, что все будет хорошо! Вон и двери тоже раскрыты!
— Ну и дурак, — проговорила я с трудом, имея в виду Сережу. Язык меня не слушался, жара, водка сделали свое дело. — Там же кондиционеры, чего двери-то открывать…
Мы въехали на нашу территорию. Я вышла из машины и, дрожа всем телом в страхе увидеть своего мужа с очередной любовницей, ну просто на подкашивающихся ногах подошла к дому, поднялась на крыльцо и вошла в распахнутую дверь.
— Э-э-эй! — закричала я, чтобы дать возможность любовникам хотя бы прикрыться. — Я приехала! Сережа!
Но дом оказался пуст. На плиточном полу в холле валялись какие-то подушки, битое стекло (это потом я сообразила, что разбили мою любимую напольную вазу), сухие розы…
— Нас ограбили, — сказала Катя стонуще-плаксивым тоном. Она совершенно растерялась, а я в который раз уже подумала: ну за что ей все это? — Смотри внимательно, что вынесли?
— Музыкальный центр, плазму. — Я, обходя первый этаж, загибала пальцы, совершенно их не чувствуя. — Компьютер Сережин, ноутбуки, два… Душу они мою вынесли…
Я пьяно рухнула на диван.
— Слава богу, что ковер оставили, он персидский, стоит бешеных денег. Думаю, у них просто ума не хватило.
— Представляешь? — Катя распахнула окно, чтобы впустить в дом свежий воздух. Жара неожиданно стала спадать, и на сухую землю начали падать крупные капли дождя. Небо над Лобановом потемнело, стало темно-синим, прекрасным. — Надо же, кто-то выкопал твои английские розы под окном. «Эмма Гамильтон», мне она так нравилась! Но это не грабители, это уже точно местные бабы пришли поживиться.
— У них совесть есть, однако, — заметила я. — Это я про ковер.
За воротами появился огромный черный джип-«Мерседес», посигналил.
Я улыбнулась.
— Грушенька приехала!
Катя схватилась за голову.
— Да ты спятила, Ната!
— «Очи черные!» — Я бросилась встречать своих гостей.
Спустя несколько минут мы все обнимались и целовались с цыганами. Катя, как мне показалось, тоже оттаяла и обрадовалась встрече с Грушенькой, красивой молодой цыганкой с прекрасным голосом и добрым сердцем. В свое время за один музыкальный вечер в их обществе я подарила ей лично бриллиантовое колье — так они меня ублажили.
Женщины из ее семьи, улыбчивые, проворные, достали из пакетов водку, закуски, быстро накрыли на стол. Мужчины достали из чехлов музыкальные инструменты: гитары и скрипки.
— Сервиз, слава богу, оставили, — сказала я Кате, имея в виду мерзавцев, проникших в мой дом и, к счастью, не успевших вынести все. — Будем радоваться хотя бы тому, что есть куда разложить балык и колбасу! Катя, скажи, чтобы порезали лимоны.
Между тем гостиная уже полнилась гитарными переборами, к высокому потолку взлетел тонкий и чувственный силуэт скрипки. Я слышала цыганскую речь, смех. Конечно, мои гости ничего не заметили, они видели лишь мой огромный, устланный коврами дом, дорогую мебель, высокие, в пол, распахнутые французские окна, куда хлынул свежий, пахнущий прибитой дождем горячей землей, воздух. Было ощущение праздника и какого-то болезненного счастья, которое я не смогла бы точно описать. Быть может, я радовалась тому, что не нашла в доме моего мужа с любовницей, а может, мое состояние объяснялось реакцией на очередное посещение морга, где я вполне могла бы найти родной труп. Мне хотелось прочувствовать жизнь такой, какой она могла бы быть, если бы Сережа меня любил. А может, мне просто хотелось разбавить свою тоску музыкой?
— «Очи зеленые», — подсказала я Роме начало романса, попросив исполнить его во второй раз, в честь Сережи. — У него такие зеленые глаза… Ты просто не представляешь себе, какие у него глаза… Когда я смотрю в них, у меня по спине словно змеи ползут, ледяные такие, ядовитые…
Я не помню, сколько рюмок водки я выпила. Катя пыталась меня остановить, но я лишь отмахивалась от нее, понимая, что она все равно не уступит, не поставит меня в неудобное положение перед гостями. Все-таки я была хозяйка не только своего дома, но и своей тоски, своего здоровья.
Почему-то в память мою врезалось блюдо с розовыми яблоками, которое стояло на столике возле окна. На них блестели капли воды. Одна из цыганок, совсем юная девушка, в перерывах между песнями взяла одно яблоко и надкусила его своими ровными белыми и крепкими зубками, и сок брызнул ей на лицо и грудь. Я посмотрела на нее, кажется, ее звали Аделина, и подумала, что как же она еще юна и как счастлива, что не познала любовь и разочарование. И интересно бы встретиться с ней лет так через пятнадцать.
— «Часто снились мне в полуночной тьме очи… — пел Рома.
— …зеленые, — подсказывала я, чувствуя, что улетаю куда-то к потолку.
— «…непокорные, а проснулся я — ночь кругом темна, и здесь некому пожалеть меня-а-а-а…» — Он пел таким надрывным, таким невозможно страстным голосом, что меня просто пробило на рыдания, беззвучные, судорожные. Ускоряя темп, словно по жилам его кровь потекла быстрее, он пел: — «Не встречал бы вас, не страдал бы так, я бы прожил жизнь улыбаючись. Вы сгубили меня, очи зеленые. Унесли навек мое счастие!»
— Моя бедная. — Катя обнимала меня за вздрагивающие плечи. — Ната, моя ты хорошая…
Потом было много песен, танцев, пестрые шелковые юбки так и развевались у меня перед глазами пышными веерами, а хлынувший за окнами дождь, раскаты грома придали звучащей музыке особый драматизм и глубину переживаний.
— Поешь что-нибудь, милая. — Катя вложила мне в рот кусочек копченого мяса. — Неудобно будет, если упадешь… На тебя столько людей смотрит, не дураки же, все понимают грусть-тоску твою…
— Жалеют, да? — Я почувствовала, как мой рот скривила горькая усмешка.
— Да и платить им надо, отпускать уже.
— Катя, а наличных-то у меня нет. Что будем делать? Я как-то не подумала. Надо бы с людьми расплатиться.
