Нехватка витаминов на Басмачах никак не сказывалась — эта отпетая парочка выглядела жизнерадостной и хамоватой. При полном отсутствии интеллекта Басмачи очень быстро соображали. Всех, кто приходил, впускали беспрепятственно, не выпускали же никого. Охранять! Орднунг! Садились у входа и просто осматривали, глядя, в основном, в руки — что уносят, — с видом: «Вор-р-р должен сидеть в тюрр-р-рьме!» И где-то в середине их внушительных животов, негромко урча, заводился мотор. Гости по просьбе хозяев аккуратно складывали, как для обыска, свои сумки перед собаками, те расслаблялись, Птира-она заманивала бульдогов в кухню куском мела и ласковым голосом, а там быстро пристегивала обоих за крепкие поводки-цепи к батарее центрального отопления. И кричала гостям оттуда: «Бегите!» Гости, похватав свои вещи, стремительно удирали. Ясно, что с таким домостроем гостей становилось все меньше и меньше. А Басмачи становились все крепче и крепче. Визитеры все равно были — сантехников, электриков, почтальонов, контролеров и агитаторов не отменишь и не выгонишь. И как-то, по команде «бегите!», те самые строители, приглашенные для реставрации съеденной квартиры, легко подхватывая свои тяжеленные ящики с инструментами, побежали, а Басмачи, окрепшие и повзрослевшие, сорвали батарею со стены и со страшным грохотом и скрежетом потащились втроем с батареей за гостями, но, к счастью, застряли с ней в проеме кухонной двери. Пригласили сантехника.
И тут вот как раз Птира-он приболел гриппом. Птира-она вызвала участкового врача, а сама побежала на работу отпрашиваться. В квартире трудился мастер, в комнате лежал Птира-он. Собаки отлеживались в своем углу до новых подвигов.
Доктор участковый приехал немного раньше, чем предполагалось, — большой, уверенный, уважительный Аркадий. Фельдшерица при нем, тоненькая нежная Людочка. Они принесли с собой большой докторский саквояж. Ну послушали Птиру, ну порекомендовали, Людочка укол сделала Птире жаропонижающий. Птира немного побаивался уколов и, когда Людочка вонзала иголку, сказал: «Ой!» Тихо так сказал. Но именно это «ой» ситуацию усугубило. Басмачи вдруг вспомнили, для чего они тут, удивились, зачем чужие люди сделали их товарищу по прогулкам это «ой», прибежали сначала прояснить обстановку, и при своей тупости все равно по запаху вычислили, откуда это «ой» случилось. К Людочке они оба шли медленным, расслабленным блатным походняком, тихонько поварчивая утробно: «Скок-к-ко я зар-р-рэзал, скок-к-ко пер-р-рерэзал». Птира быстро сообразил и подсказал ей: «Сумку! Положите сумку на пол — и на кровать! Они на кровать не полезут, им нельзя!» Людочка резво заскочила к Птире в постель, Аркадий-доктор, который бросился защищать девичью честь и докторский саквояж, запрыгнул в кресло и сел на спинку орлом. Сантехнику, заглянувшему на шум, прыгать уже было некуда — кровать занята, и он с разбегу сиганул в кресло к Аркадию. «Куда?! — заорал Аркадий. — Тут же я!» «Теперь и я тоже!» — рявкнул сантехник, добавляя много бранных слов. Птира, пряча от собак медсестру за своей горячей спиной, позвонил жене и захрипел: «Куда ты положила мел?! Срочно нужен мел!» (Хотя и предполагал, что с собаками сам не справится, и пристегивать их сейчас не к чему.)
Все друзья по несчастью подумали, что у Птиры начался бред. Но еще один укол Людочка сделать не могла. Собаки отобрали сумку и, сгруппировавшись, вели себя как омоновцы в засаде, сосредоточенно и ответственно. Птира-она приехала минут через сорок пять. Ее суровому ответственному взгляду предстала страшная картина, которая чуть не сломила ее дух и не подорвала титановую нервную систему, учитывая ее клиническую ревность и страсть к разрушающемуся порядку: ее муж Птира в обнимку с прелестной медсестрой в кровати, а в кресле, поджав коленки, — доктор Аркадий в обнимку с совершенно ополоумевшим от страха сантехником. В обнимку, потому что иначе не помещались.
Компания разбегалась оперативно и с облегчением.
Вот именно с тех пор Басмачей и поселили во дворе, в утепленных вольерах. Все бы ничего, но шум стоит ужасный, особенно для тех, кто не привык, — невозможный совсем. А уж когда кто из них двоих, или из купленных для разведения бульдогов-дам, или щенков из их потомства вырывается вдруг на свободу — то тут уж горе чужакам. Если своих они уже научились признавать, отличать и охранять, считая всех соседей частью своей собственности, то чужим людям в нашем квартале делать нечего. Поэтому мы уже четвертый год оставляем во дворе и свои велосипеды, и детские коляски, и прочее имущество и инвентарь.
Кстати, американские бульдоги оказались хорошим бизнесом. Они невероятно серьезные, практически не играют, не улыбаются, как другие собаки. У Птир их покупают нувориши для охраны своих поместий и охранные агентства. У всех Птириных Басмачей над их нелепыми носами та самая фирменная морщина Птир — складка ответственности и озабоченности.
Ах, эта свадьба, свадьба!.
Была у нас тут роскошная свадьба, в бывшей армянской церкви. Сейчас это органный зал, но армяне наши местные все знают, что это же их церковь. И всегда в ней — нет, не венчаются, нет, — но гражданскую церемонию бракосочетания обязательно справляют. Чтобы отдать дань, ну понятно. И вот уважаемый профессор Ладик Саркисян выводит дочь свою Саркисян Карину под руку, жгучую брюнетку с медовыми глазами. Очень красиво ведет, торжественно. Играет, слушайте, дудук! Такая музыка широкая, души объединяющая, ветрами свежими наполненная. Весь вечер накануне Саркисян репетировал во дворе, мол, а ну давай Кариночка, цветок моего сада, душа моя, жизнь моя, доченька, детонька, а ну еще походим чуть-чуть. «Давай, — кричит сыну Гарику, — а ну объявляй». И ходят по двору торжественно, репетируют. Потому что оплошать нельзя никак — на свадьбу дочери профессора Саркисяна приглашены врачи, его коллеги по диагностике, потом профессура нашего мединститута, дантисты, уважаемые люди.
И как договорились со стороной жениха, Гриши Пастернака… (Нет, Каринка, если положить руку на сердце и сказать правду — дура. Клюнула на эту поэтическую фамилию Пастернак. Забыв, что это всего лишь растение, ну? Покрытосеменное, двудольное, зонтичное. И не поэт. А наоборот — боксер.) «Но мы же все как у людей, — думает папа Карины, — мы же собрались, договорились. С нашей стороны — сорок человек, с вашей стороны тоже сорок человек. Ну плюс-минус, чего мелочиться? Чтобы было человек сто шестьдесят — двести».
Ладно. Со стороны невесты как пошли гости — профессура, врачи, женщины в бриллиантах, жемчугах и вечерних нарядах в пол, палантины, прически, клатчи в стразах… А со стороны жениха тоже пришло сто человек. Тоже, да. Сто человек боксеров. С кривыми носами. Зубы не все. И довольно пьяных. Потому что с утра жениха сопровождали — напраздновались уже.
Это же представьте, в каком напряжении вся свадьба?! Мало что жених — боксер, так свита его — тоже драчуны еще те. Чуть что — могут же взвиться, и как… Что-то они кричали хором, что-то пели, радостные, шумные…
Но самое интересное началось, когда боксеры стали дам на танец приглашать, очень старались быть галантными и приветливыми. Страшно стеснялись, потели, смущались. Даже попытка была вести светскую беседу. Про бокс. А о чем еще? На свадьбах там, на больших юбилеях ведь как обычно бывает: мужья сбегают из-за стола курить и обсуждать политику, футбол, курсы валют и Кипр. А женщины сначала осмотрят внимательно друг друга, каждая поймет, что она лучше всех, и принимаются скучать, качать головой под музыку грустно, мол, такая красота тут сидит, пропадает и… Как там поется? А! «Зачем-заче-е-е-ем-зачем же…»
