— Бог в помощь! — проговорил он.
Один из них выпрямился и посмотрел на парня.
— Никак Ягор? — как-то неуверенно проговорил он.
Егор узнал его. Это был литовец Вабор.
— Ты чё, Вабор, не узнаешь? — проговорил Егор.
— Ой! — воскликнул Вабор, обтирая руки, — и верно, Ягор!
Они обнялись. Как-никак, почти год вместе ездили за рудой.
— Чё случилось? — спросил Егор.
— Пошли, — предложил Вабор.
Они отошли в сторонку. Присели у конюшни, которая, как и другие хозяйственные постройки, сохранилась.
— Ты, видать, ещё не успел познать, что город делится на Ярославскую и Софийскую сторону. Так вот я и ты относимся к Ярославской стороне. У нас часто бывает и два веча. Порой, дело доходит и до мордобоя. И даже — больше. На этот раз наш боярин сильно бился за то, чтобы уменьшали торговые пошлины.
— А ето чё такое? — поинтересовался Егор.
— Да, деньга взимается за товар.
— А-а! — Егор сделал понятливое выражение лица.
— Так вот софийцы и поднялись. Осипу пришлось бежать, — продолжил Вабор, — а его хоромы — видишь.
— Он вернётся? — спросил Егор.
— Вернётся, — ответил тот и добавил: — был уже здесь, — и кивнул головой назад, где мужики занимались разборкой брёвен, — Петру велел новые строить.
— Ей, Вабор, хватить болтать-то, давай работай, — послышался чей-то недовольный голос.
— Иду, — ответил тот.
Сделав несколько шагов, остановился:
— Жить есть где? — спросил он.
Егор отрицательно покачал головой.
— У мня остановишься, место твоё я сохранил, ступай туды, ты знать. Потом всё расскажешь.
Подойдя к работающим, литовец сказал:
— Ето жить Ягор вернулся.
Его тотчас обступили.
— Да ты чё? Егор?
— Ягор.
— Ну и ну, — глядя тому вслед, проговорили работники, — а мы его, тово, похоронили.
— Жив, как видишь, — заметил Вабор, вгоняя топор в обгоревшее бревно.
— Эй, хватит болтать, — послышался тот же голос.
Это командовал новый старшой вместо деда Варлама, сложившего голову за боярское добро.
Двери конюшни были открыты. Когда Егор к ним подошёл, на него дохнул знакомый до глубины души дух. Та же лестница вела на второй этаж, где когда-то проживал Егор. Когда он вошёл в свою «комнатушку», то поразился. Ему показалось, что он её никогда не покидал. Здесь абсолютно ничего не изменилось. Тот же лежак, та же шкура на лежаке, которой он прикрывался в холодные дни, лежала так, как он накинул её в последний раз перед своим отбытием.
Он постоял какое-то мгновение. Увидев литовский поставец, вспомнил, что наверху всегда хранились съестные припасы. И тотчас ощущение голода дало себя знать. Открыв поставец, увидел начатый каравай, кусок варёного мяса, луковицу. Разрезав всё пополам, с аппетитом перекусил и сел на свой лежак. В голову ползли мысли: «Что же ему делать, пока боярина нет. Надо его ждать. А пока схожу к Петру, узнаю, что и как. Ну, а щас... Он лёг, заложив руки за голову, и тут вдруг на него стали наплывать воспоминания, которые оформились в последнюю встречу с Марфой. У него даже защемило в груди. «Где она? Что с ней? А вдруг староста заставит её выйти за своего сопливого Прокла? Ну нет! — успокоил он себя. — Марфа его ждёт, и где бы она ни была, он её разыщет».
Дикий лес стыдливо снимал своё золотое убранство, в то же время примеряя червлёные рябиновые украшения. Или вязал чёрные накидки загустевшей черёмухи. И даже в такое время он был прекрасен, дразня разнообразными красками. Особенно красив он был на ранней зорьке, когда солнечные лучи отражались бриллиантовым светом в его росистых каплях.
Каждое раннее утро этой красотой выходила любоваться юная дева. И, если бы она могла взглянуть на себя, увидела бы, что её девичья краса не уступает природной. Недолго полюбовавшись этим сказочным чудом природы, она принималась собирать в кубок эти бриллиантики, которые превратятся в лечебную водицу. Этой водицей она поила больного боярина.
В разгар летних дней его сын Фёдор привёз сюда больного отца, Евстафия Дворянинцева, некогда одного их знаменитых новгородских посадников. Самые знатные новгородские лекари отказывались, взглянув на больного, его лечить, говоря, что жить ему от силы неделя, другая. Ничего не оставалось Фёдору, как везти отца к последней надежде, знаменитой Марфе. Да далеко спряталась старая со своим дедом. Нашёл-таки сынок лекаршу.
Та взглянула, головой покачала. Однако сказала:
— Неси!
И позвала свою приблудшую доченьку на помощь, и чтобы та ума-разума набиралась. Пригодится в жизни. Та была на редкость трудолюбива, охоча до лекарского дела. Не ленилась вставать с первыми лучами солнца, чтобы собирать для больного волшебную водицу. Трудное это дело — по капле сливать её в кубок. Зато силы возвращались к больному. И он уже стал подниматься, когда видел милую лекаршу. Появился у него и голос. И первые его слова были:
— Как звать-то тя, красавица?
— Марфа, — ответила та, стыдливо опустив голову.
— Марфуша, Марфушенька, — повторил боярин, — потом усмехнулся, — ишь, две Марфы мня лекарят!
Боярину было прохладно. Почти с головой укрылся хоть и старой, но тёплой шубой. Глаза только оставил, чтобы смотреть за дверью: когда она войдёт. Вот и дверь, как обычно, скрипнула, и вошла Марфушенька. Дед уже молодцует, сбрасывает шубейку, поднимается.
— Холодно ведь! — восклицает она, кутая его худые, жёлтые ноги.
— Ничего, — стараясь выглядеть бодрячком, рисуется тот.
— Выпейте вот! — и она поит его росистой водой.
— Спасибо, доченька, — неторопливо попил, вытер усы, потом заговорил:
— Доченька, какая ты молодец! Как выпью твою водицу, так сил прибавляется.
— Это Божья водица. Она и даст вам силы, — ответила она, поднимая на него свои прекрасные голубые глаза.
— Ой, дева, — восклицает боярин, — убери глазки-то, а то в них, как в море, и утонуть можно!
И утонул. Только не старый Евстафий, а его сын Фёдор. В первый же свой приезд, увидев молодую Марфу, он на мгновение забыл, зачем к ним приехал. Только грозный окрик старухи вернул его к действительности. На обратной дороге он только и думал, как к красавице подступиться, видя строгую над ней опеку. Он даже как-то охладел к тому, чтобы занять родительский пост. В Новгороде это встречалось довольно часто. После Юрия Мишинича пост занял его сын Варфоломей, после Михаила Климовича — Семён. Были и другие факты. Но всё это не делалось по чьей-то воле. И самому надо было стараться. Это сводилось часто к тому, что надо было «купить» умелых крикунов, болтунов. Вот этим-то делом Фёдор и занимался. А тут эта девка выбила всё из головы. Его так потянуло туда, что он не знал, что с собой делать. Останавливало одно: грозный взгляд старой Марфы.
