Её одели дома в чёрную одежду, и она должна была заниматься одним делом — грустить. Голову окутали чёрной фатой, чтобы она прятала лицо. Снять её она могла после венчания, только на третий день. Всё соблюдено. Настал день венчания.
Народу собралось видимо-невидимо. Дюжие княжеские воины с трудом очистили проход. И вот показались жених и невеста. Зазвонили колокола, задудели дудки, забили барабаны. Народ в пляс пустился, хороводы завели, точно сами женятся. И цветы! Они устлали дорогу. Невеста под тонкой вуалью, её не разглядеть. Но набитый глаз баб даст свою оценку:
— Далеко ей до Марии!
Но разве могут эти слова, сказанные на ухо, остановить шествие?
И вот всего несколько шагов до храма. Но что это? Откуда она взялась? Чёрная жирная кошка пересекла дорогу! Она даже приостановилась, поглядела ведьмиными глазами на молодую пару. Раздались громкие голоса:
— Ату её! Ату!
Она мяукнула, словно огрызнулась, да так, что у некоторых пробежал мороз по коже. И исчезла, как её и не было. Какая-то бабка выскочила из толпы:
— Не ходи, князь! Не ходи! К несчастью это! К несчастью!
У невесты подкосились ноги. Кочева, шедший сзади, подхватил её. На старуху напали монахи:
— Уходи, старая! Не кощунствуй!
И голос священника, громкий, как барабан:
— Миряне! Церковь не верит в приметы! Это всё от язычества.
Наверное, растерявшемуся князю эти слова внушили уверенность, и он сделал твёрдый шаг вперёд.
Вскоре всё это было забыто, и Московия загудела в свадебном пиршестве. Шум, гам, смех... И нет на этом празднике одного князя, Пожарского. Не позвал его Симеон, обиделся. Вздохнул, конечно, князь и сказал:
— Вот так, Дарьюшка, не все правду-то любят. Спохватимся, да поздно.
— Ничего, — ответила она, — одумается, поймёт... ещё благодарить будет!
К свадьбе начали готовиться и в Новгороде. Но здесь, если она состоится, будет особая свадьба. Молодой статный боярин-вдовец, знатный и богатый, один из первых кулачных бойцов, полюбил девушку без рода и племени. Той бы радоваться, да Бога молить за такое счастье, а она, дура, ломается. И всё из-за того, что давно был люб ей один парень. По глупости они расстались. А забыть она его не может. Вот и весть пришла: погиб он! Погиб. А ей не верится. Ты что хоть, то и делай с ней. Стоит на своём: мол, сердце чувствует, что жив он.
Вот боярин и стал заходить с другой стороны. Подарки ей разные носит, наряды. Отец помогает. Завещание сделал, где половину добра своего ей отдал. Так старому боярину она полюбилась. Он её за дочь стал считать. Так с двух сторон её и обхаживали. Если капля воды гранит точит, то слово — сердце. Потихоньку оно у неё оттаивало. Чтобы ещё больше ей понравиться, решил молодой боярин в готовящемся кулачном поединке поучаствовать. Как объявил он об этом, вся софийская сторона возликовала. Держитесь теперь, ярославцы! Раньше на мосту битва проходила: кто кого с него прогонит, тот и победитель. А приз — бочка медовухи да зажаренный бык.
Были в Новгороде и те, кто о свадьбе даже мечтать не мог. Всё в тумане густом было. Среди таких оказался и Егор. Боярин даже на стройку не приезжал. Пётр тоже куда-то делся. А без них всё дело стояло. Про себя Егор решил: если не найдётся Марфа, пойдёт в ушкуйники. Была не была! Но жизнь без неё ему не мила. Где её искать? Мучил его вопрос. Ехать в деревню опасно. Староста знает, что было, бросит в яму. Нет. Без боярина он не поедет.
Вабер, видя, как грустит его друг, предложил ему в воскресенье пойти на кулачный бой посмотреть. Вначале Егор отказывался, не было настроения. Но потом тот его всё же уговорил. Битва должна была состояться на Ярославском Дворище.
С утра народ потянулся со всех концов. Да и погода этому способствовала. Солнышко несильно грело землю, хотя небо было чистым и ясным. Лёгкий ветерок, поднимавшийся с реки, приносил умеренную прохладу, не успели появиться первые зеваки, тут как тут торговцы с пирогами, бражкой, медовухой. Были медовые пряники, заморский финик. Всё стоит грош или полгроша. Вроде и дома поел, но уж больно вкусно всё пахнет. Удержаться — спасу нет!
Вабер с Егором набрали пирогов, медовухи, квасу — и на берег. Бросаются в реку, а оттуда, как ошпаренные, выскакивают. Холодна водица. Смотрит на них Егор и улыбается. Вспоминает, как однажды, чтобы попасть на Софийскую сторону, переплыл её.
Люди заполняют и прибрежье. Садятся кучками, расстилают тряпицу, выкладывают еду и питьё. Кое-кто поглядывает в сторону Егора и Вабера и что-то говорит друзьям. Те смотрят. Вабер понял: вспоминают прошлые заслуги Егора. Он говорит ему об этом. Тот безразлично машет рукой.
— А не пойдёшь? — спрашивает Вабер.
Егор качает головой: не пойду, мол.
А народ прёт и прёт. Лодок на реке Волхове множество, а мост всё стоит неотремонтированным. Потом народ озлится за это и прогонит посадника. Но это будет не сегодня. По мере приближения начала сражения люди стали подтягиваться на площадь, стараясь занять места поближе. Вот показались бояре, купцы. У них свои места. Все об этом знают, и никто туда не лезет.
— Пошли и мы, — доедая пирог и запивая его квасом, сказал Вабер.
— Пошли, — не очень охотно ответил Егор.
Собираются на площадь и Дворянинцевы. Фёдор попетушился и, как бы преподнося себя, бросил:
— Ну, батька, смотри....
Да, есть на что посмотреть. Рослый, плечистый. Лицо — кровь с молоком, слегка загорелое, приятное, когда хорошее настроение. А озлится, зверем становится. На нём холщовая рубаха. На талии тесьмой опоясана, выделяя его стройную фигуру. Чем не молодец!
— Ты... тово, Федька... не балуй, — пробует его унять отец.
Но тот, гоголем посмотрев на Марфу, подмигнул ей. Та в ответ застенчиво улыбнулась. Эта улыбка многое сказала Фёдору. Душа его возликовала.
Не успела за Фёдором захлопнуться дверь, как Евстафий позвал нареченную дочь:
— Пошли, Марфушка, и мы!
Старый, признаться, и сам любит это развлечение. В молодости был отменным бойцом. Эта слава помогла ему и в посадники попасть.
— Я сейчас! — отозвалась Марфуша.
Боярин, одетый в медвежью шубу, боялся простыть, ведь только выздоровел, вышел на крылец, чтобы в хоромах не потеть. Когда появилась Марфа в собольей шубке, горящей на холодном зимнем солнце бесчисленными алмазами, с покрывалом на голове, шитым золотой нитью, да в красных сафьяновых сапожках, старый даже ахнул:
— Царица!
В повозке она сидела рядом с ним. Каждый встречный кто с завистью, кто с интересом, а кто очарованно, глядел на эту пару. Надо было видеть Евстафия! К нему словно возвратились молодые годы. Игреневый жеребец быстро подвёз их к реке, не успевшей ещё застыть, отчего от неё поднимался пар. У берега их ждала лодия. Вокруг неё толпился народ, желающие перебраться на другой берег. Боярин важно шёл впереди, радостно внимая глас народный:
