Те, испуганные, дрожащие, держась друг задруга, стояли посреди двора. Он подбежал к ним. Поставив Михаила, по очереди целовал их, прижимая к себе. Когда прошли первые княжеские порывы радости, старший княжич, Василий, показал пальцем на какого-то мужика, орудовавшего вёдрами с водой.
— Вона тот дядька, кто нас спас!
Князь оставил детей и бросился к указанному мужику.
— Спасибо, друг! — хватая его за плечо, воскликнул князь.
Мужик обернулся. И хотя лицо его было замотано какой-то мокрой тряпицей, Симеон узнал его по глазам.
— Уж не Пожарский ли?! — вырвалось у него.
— Я, великий князь!
Больше он не смог произнести ни слова. Стоявший рядом подавальщик уже передавал ему в руки очередное ведро.
— Обождь, князь! — воскликнул Пожарский и оторвал от рубахи подол, а затем обмотал ему лицо. — А щас, держись! — и облил его с головы до ног. — Теперь можно! — и подмигнул князю, подавая очередное наполненное ведро.
Князь ответил улыбкой, принимая ведро.
Для кого прошло, а для кого пролетело это время, полгода со дня большого московского пожара, как на крыльях, великий князь с утра должен был заниматься «пожарными» делами. Пришлось восстанавливать собственные хоромы, обгоревшую кремлёвскую стену, помогать мастеровым, смердам и прочему люду, ютившемуся под московским крылом. И эта княжеская забота изгоняла из людской груди страх. Страх того, что опять это может случиться. Уж не поискать ли другие, более безопасные места? Но княжеская помощь делала людей улыбчивыми, добрыми. А разве такие уходят!
И вот настало время, когда князь мог вздохнуть свободно. Но... этого вздоха не получилось. Дома-то было всё по-прежнему. Жена для него не была желанной. Он видел, что она хочет этого, заботится о его детях. Но стоило ему коснуться её тела... Нет, не может он преодолеть себя. «Где ты, Анастасия? Зачем покинула?» — так и рвалось из его груди.
Единственным спасителем, понимавшим его, оказался князь Пожарский. Он ни разу не вспомнил свои слова, а принял покаяние Симеона так, как будто узнает об этом впервые и ни о чём его не предупреждал. Они сильно сдружились. Чувствовалось, что Симеон очень дорожит этой дружбой. Злые языки, видя их отношения, приумолкли, стараясь действовать исподтишка.
При одной из встреч Пожарский даже испугался, увидев пришедшего к нему великого князя.
— Великий князь, — невольно воскликнул Андрей, — да что с тобой? Уж не болен ли ты? — спросил он тревожным голосом, заглядывая ему в лицо.
— Болен, друг, болен. Да не зови ты-то меня великим. Друг может звать меня и по имени.
— Нет! Великий князь! — не согласился Пожарский. — Настоящий друг должен беречь, поднимать выше титул и его значение!
Симеон посмотрел на него, улыбнулся и обнял князя.
В гриднице, куда привёл хозяин гостя, они перекрестились на образа и сели за стол.
— Что тебя, великий князь, мучит? — спросил Пожарский, положив руки на стол.
Симеон призадумался. Было понятно, что его мучил вопрос: рассказать или нет, не будет ли он смешон. И решился.
Закончив свою исповедь, он поднял глаза на Андрея.
— Великий князь, — начал Андрей. По выражению его лица чувствовалось, что он переживает за Симеона, — я думаю, тебе надо просить у митрополита согласие на развод.
— А если он не даст?
В этих словах чувствовалось, будто с него снят тяжеленный груз. Ведь он и сам подумывал об этом. А что он на правильном пути, подсказал человек, на которого можно положиться.
Пожарский усмехнулся:
— Есть и Константинополь!
— Это выход! — сам он почему-то об этом не подумал и, как мальчишка, обрадовался, но заметил: — Долгий это путь.
На что Пожарский с улыбкой ответил:
— Путь я помогу сократить.
Симеон благодарно взглянул на хозяина и, подойдя, обнял, а йотом пожал руку.
— Великий князь, ты... уходишь? — удивлённо спросил хозяин. — Дарья на меня обидется. Пироги она испекла... у-у-у.
Князь развёл руками:
— Если Дарьюшка обидится, остаюсь.
Они оба весело рассмеялись.
Хозяин не обманул: пироги были отменными. Симеон, помня давний случай, старался на Дарью не смотреть. Если и бросал взор, то он был безразличным. Великий князь умел ценить дружбу.
После разговора с Пожарским Симеон решил встретиться с митрополитом. Но он хотел сделать так, чтобы встреча была случайной и разговор начал не он, а митрополит. Через несколько дней такая встреча произошла. После вечернего богослужения в Успенском храме Феогност неторопливо возвращался к себе, наслаждаясь тёплым днём.
— Князь! — окликнул Феогност в задумчивости шедшего Симеона.
Тот, как показалось митрополиту от неожиданности вздрогнул и повернулся на голос.
— Владыка!
Они пошли вместе.
— Что, князь, не весел? — полушутливым голосом спросил митрополит.
Князь понял, что время настало. Лицо его посуровело.
— Чё тебя мучает? — митрополит остановился, склонил голову, стараясь заглянуть князю в глаза.
— Жена! — бухнул князь и добавил: — Поверь мне, владыка, не плакаться хочу, но правду сказать. Нет у мня жены. Нет!
От таких слов митрополит отшатнулся от князя, непонимающе глядя на него.
— Да, нет, — угрюмо повторил он, — змея она, змея! — с болью в голосе проговорил князь. — И тело змеиное. Холодом от неё веет, не могу, владыка, так жить. Господи! Помоги мне! И ты, владыка!
Но владыка ему ничего не ответил и пошёл, в задумчивости опустив голову. Князь понимал, что ему надо подумать. Симеон шёл рядом, терпеливо ожидая его приговора. Дойдя до своих хором, митрополит остановился. Ковыряя посохом гальку, утрамбованную на тропе, Феогност проговорил:
— Сын мой! Бог терпел и тебе надо...
— Прости, владыка, — он положил руку себе на грудь, — но Господь видит, что там творится. И он... поддержит меня. Прости.
Он взял руку митрополита, поцеловал. Поклонился и пошёл прочь.
Глава 25
После столь неожиданного завершения кулачного боя, толкнувшего Фёдора на самую высокую ступеньку новгородской власти, он бросился разыскивать отца и Марфу. Уж очень ему хотелось увидеть выражение её лица, когда она узнает, что он победитель. Но на площади их не оказалось. Куда-то исчез и Егор. Парень ему очень понравился. Фёдор бросился его искать. Кто-то подсказал, что он был с Вабером, который, отлежавшись, присел на пенёк, поглаживая бок со сломанными рёбрами. Подойдя к нему, Фёдор назвал себя. Узнав, что перед ним новый посадник, Вабер приподнялся. Фёдор, видя его состояние, пообещал ему возницу, чтобы тот довёз до дома.
