Потянуло жареным мясом. Послышался конский топот. Мимо промчался небольшой отряд, десяток человек. Неуж показалось? Среди них был Фёдор и священник. А он-то для чего? И тут Егору ударило в голову: венчание! Он даже в каком-то отчаянии выкрикнул это слово.
— Держись, брат! — Камбила взял его руку.
Егор жалостливо, с какой-то безнадёжностью взглянул на Камбилу. Тот понял его состояние и, нагнувшись, шепнул:
— Жди меня здесь!
Глава 31
Оницифер Лукич, вызвавшийся быть предводителем в походе на короля шведского Магнусса, был в растерянности. Дружина собиралась, вопреки его ожиданию, медленно, охотников оказалось немного.
Новгородцы же были охвачены паникой. Обещанной Московией помощи город никак не мог дождаться. Тогда посадник решил собрать вече. На нём было решено, не дожидаясь прихода Симеона, собирать другую дружину и просить помощи у псковитян. Последние не только быстро ответили, но недолго раскачиваясь выступили на помощь.
Между тем шведы пока праздновали свои победы. Выполняя волю Рима, Магнус стал крестить ижорян в свою веру. Встретив решительное сопротивление, он пустил на помощь священникам свою рать. Шведские воины хватали русачей, обрезали им бороды и насильно крестили их в латинство, говоря при этом: «У русских нет бороды и им нет хода в православие». Но они горько ошибались. Бороды быстро отрастали. Быстрее, чем двигался великий князь со своим войском. Дело было не в том, что тот не хотел помогать. Он опасался одного из главных скрытых своих врагов — литовцев.
Для того, чтобы узнать намерения Олгерда перед выступлением на помощь Новгороду, князь тайно пригласил к себе нескольких московских доверенных купцов. Среди них были ещё знавшие Калиту: Фёдор Елферьев, Василий Коверя. Новые: Онтонов, Саларев, Ших и другие. Какой был с ними разговор, можно было только догадываться, ибо ушли они от него не с пустыми руками. И вот Симеон, не глядя на опостылевшую жену, подмигнул старшему сыну Василию, погладил по головкам Константина, Михаила и вскочил в седло.
За крепостной стеной его уже ждали московские полки. Воевода, Фёдор Акинфович, зорко высматривая князя и увидев его, выехавшего из ворот, отдал команду к походу. Князь выглядел насупленным, недовольным. Воевода оглянулся, думая, что вид двинувшегося войска расстроил великого князя. Но ничего худого не заметил. Полки шли ровно, бодро держа ногу.
— Хорошо идут! — придавая голосу радость, воскликнул он, желая услышать от князя похвальбу.
Но тот только зыркнул, да так, что у воеводы пропала охота дальше заводить попытку на разговор.
Да, князь выглядел весьма недовольным. Но это недовольствие ни в коем разе не касалось воинства. Просто нескладывающаяся личная жизнь была причиной этого. К тому же ему не понравилось поведение митрополита. Сильно подпортил настроение и Хвост. Проезжая мимо бывших хором тысяцкого, Симеон не мог не вспомнить о нём: «А я же его вытащил из “грязи”, убрав Вельяминова, любимчика отца. А благодарность?».
Такое поведение крамольного боярина наложило свой отпечаток и на других московских бояр. «Кому можно верить? — думал он и почему-то ему на ум пришли два новгородских посланца. — Эх! — вздохнул он, — были бы у меня такие люди». Трудно ответить, почему с первой встречи эти два новгородских посланника так понравились ему, почему он почувствовал в них людей, на которых можно положиться. Они не выходили из головы. А он нуждался в такое опасное время именно в таких людях.
Несколько дней пути сумрак в душе князя не развеяли. Он так и ехал — молчаливо, с некоторым безразличием посматривая по сторонам. Неожиданно его взгляд застыл на одном дубе. Его отличие от многочисленных собратьев было в том, что это могучее дерево, в несколько обхватов, держало на себе такую зелёную шапку, что под ней могла спрятаться чуть не половина княжеского воинства. А за этим дубом, кажется, начиналась дорога на Тверь. Чтобы убедиться, князь пришпорил коня. И точно. Вот та дорога, по которой он вместе с тверским князем ехали к тому в гости. И ему вдруг на намять пришёл скромный образ молоденькой племянницы князя. Её скромность, изящество ещё тогда было отмечено про себя князем. Говорили, что она — вылитая мать. А её мать была... красавицей.
Тогда, когда была жива его Анастасиюшка, добрая, ласковая, всё понимающая, никто не мог соперничать с ней. Но сейчас... «Может, заехать?» — мелькнуло в его голове. Раньше, по молодости, он наверняка поступил бы так. Но сейчас, когда здравый смысл стал управлять его поступками, такого совершить он уже не мог. Но и оставить это без внимания — тоже. В голове лихорадочно заработала мысль: «Кого послать, чтобы не вляпаться, как со смоленской женой? Вот бы таких, как те новгородцы. Где же они? — он тяжело вздохнул и, глянув на голубое, чистое небо, промолвил: — Господи, помоги!»
А новгородский Камбила, ушедший в боярские хоромы, как в воду канул. Егор забеспокоился. Он уже был готов ринуться по его стопам, но что-то сдержало парня. Егор смог удержаться в схроне весьма непродолжительное время. Сначала один шажок, потом второй и вот он неудержимо мчится вперёд. Мгновение — и он уже перед боярским частоколом. Около него отчётливо видны следы на смятой траве. И Егор пошёл по ним. Они привели к дыре, через которую в овражек сбрасывались отходы. Но она оказалась на запоре. А дальше следов не было видно. Но Егор понял, где Камбила пролез во двор. Рядом была, прикрытая кустиками, ещё одна дыра под частоколом. Встав на колени, он заглянул вовнутрь. Не заметив ничего опасного, полез в неё. Не успел на другой стороне подняться, как что-то тяжёлое навалилось ему на плечи, уткнув его лицо носом в землю.
А в боярских хоромах днями раньше появился весьма странный человек и сразу стал третьим за боярским столом. Когда он смотрел на Марфу, взгляд его был заискивающе-любезным с оттенком вампирской страсти. На боярина же глядели преданные, раболепные глаза, в которых скрывалась хищная, безжалостная натура. Он сразу не понравился девушке. Она почувствовала, что его присутствие принесёт ей несчастье, и постаралась отодвинуться от него подальше. Фёдор это заметил, но ничего не сказал. Будь у Марфы побольше жизненного опыта, она бы поняла, что этот человек — не только приближённый боярина, но и пользовался его неограниченным доверием. Он-то и подтолкнул Фёдора к решительным действиям. И боярин заявил Марфе, что ждать больше не будет. Её ответа не желал слушать.
Вскоре в доме появилась ещё одна особа. Одетая как монашка, во всё чёрное. Платок, прятавший брови, оставлял на лице только удлинённый мужской нос, сжатые, морщинистые губы и глаза... То были особенные глаза — сверлящие, давящие, но главное... отталкивающие. Увидев её, Марфа, лежавшая на лежаке, от страха попятилась в угол, натягивая на грудь накидку.
— Чего те надо? — пролепетала она.
— Слушай, дева, — жёстким голосом заговорила старуха, нагибаясь над ней, как орлица над цыплёнком, — твоё время настало.
— Какое время? — ещё больше пугаясь, лопочет девушка.
— Готовсь! — вместо ответа произнесла она и подняла руку с длинными тонкими пальцами.
