Безмозглый дилетант. Дурак.
Первым делом мои органы чувств улавливают липкое сопротивление, когда подошвы отрываются от пола. Моя жизнь – это вереница кровавых следов, так что я понимаю, что липнет к моей обуви. Но все равно смотрю, чтобы убедиться, и вижу сетку кровавых ручейков, следующих узору расшивки кафельного пола и образующих неправильный треугольник. На его острие – голова женщины, расколотая ударом, и волосы раскинулись вокруг нее веером, как нимб. София лежит в неудобной позе, и от нее разит каким-то перегаром.
Я забываю все, что знал о поведении в ситуациях, связанных с насилием. Я не категоризирую. Я не откладываю свое горе на потом. Вместо того я веду себя как штатский, с которого впервые сорвали шоры цивилизации, предъявив взору мир во всем его уродстве.
Я разваливаюсь изнутри, ковыляя вперед, пока мой мозг отключает все моторные команды. Я рушусь на пол, кляня людей, повинных в этом зверстве. Я кляну банкира на съезде. Майка Мэддена, Зеба, Веснушку. Всех этих типов. Холера им на головы, и чума на их семьи.
Конечно, все это туфта. Я один навлек это на бедную помешанную Софию. Целуя ее в губы, я зажигал ее, как маяк для нелюдей.
Так что я кляну себя и свои окровавленные руки. Кляну свой рикошетящий рассудок, не способный сосредоточиться на одном даже в самых экстренных обстоятельствах. Я оплакиваю все, что когда-либо случилось. Вереницу трупов, тянущуюся за мной из прошлого вплоть до спутанной груды конечностей в разбитой машине под Дублином.
Я – гнилой плод, сохранивший едва ли частицу неиспорченной мякоти. Еще укус, и я пропал.
Я лежу там на полу, с головой наполовину под канапе, глядя, как солнечный свет прочерчивает лазерные линии в кровавом узоре, когда рука Софии дергается, и я замечаю, что ногти обгрызены до мяса.
София больше не грызет ногти. Она гордится своими крашеными когтями. Она любит мурлыкать по-кошачьи и царапать воздух.
Не София? Не мертва?
Это для меня уже чересчур. Я чувствую себя одуревшим и отупевшим, не посвященным в соль шутки.
И перекатываюсь на колени.
– София? – хриплю я.
И она выходит из кухни – вся в черном, уйма карманов на армейский манер.
Джанет Джексон. «Нация ритма»
[34].
– Эй, малыш, – говорит она. В руке у нее покачивается молоток с окровавленной полоской скальпа на загнутом клюве гвоздодера. – Ты был прав. Тебя и вправду пришли искать, но я сделала, что пришлось. Пушка не нужна.
Кто же на полу? Кто этот полутруп?
Мне нужны ответы, чтобы заполнить этот ужасный вакуум.
Ползти, похоже, в моих силах. Я ползу по полу, волоча колени через темнеющую кровь, с предельной осторожностью поворачиваю голову женщины и смотрю ей в лицо.
Я наконец рехнулся окончательно.
Это был лишь вопрос времени. Теперь мне надо быть повнимательней, потому что Саймон захочет знать подробности, когда мы дойдем в терапии до этого.
Женщина – моя мать.
Двадцать пять лет как умершая.
Моя милая мама. Выглядит не старше ни на день.
– Мама?
Я слышу это слово и понимаю, что его произнесли мои губы, но сам я сейчас пребываю малость вне пределов собственного тела. Забился в раковину на ракушечном пляже у моря на побережье Блэкрок, где мы гуляли.
Веки женщины, затрепетав, поднимаются, и она выкашливает целую тучу алкогольных паров мне в глаза, опалив их.
– Дэнни, – говорит она, будто мы беседовали только вчера. – У меня что-то с головой. Я снова забыла.
Моя долговременная память, поискрив, включается, и на меня обрушивается путаный шквал воспоминаний: вертелы, целомудренные поцелуи на сон грядущий, лекции о сиськах…
Это не моя мать. А ее младшая сестренка, достаточно похожая, чтобы обдурить мой потрепанный мозг.
Ясное дело, не твоя мать, идиот.
Эвелин Костелло протягивает руку; огрызки ее ногтей покрашены в цвет крови. Нет, не покрашены. Это настоящая кровь, ее собственная.
– Дэнни. Я тебя нашла. Ты относишься к девочкам с почтением, Дэнни?
Ее веки дрожат, и она снова отключается из-за травмы головы.
Ну и хорошо. Мне надо подумать.
Я чувствую Софию у себя за спиной.
– Кто это, Кармин? Ты украдкой завел какую-то потаскуху? Так?
Значит, я снова Кармин. Сходится.
На полу уйма крови.
– Нет, София. Это не какая-то потаскуха, это моя тетя.
Она фыркает, будто это какой-то вздор. Да и кто станет винить ее? Эвелин всего на пару лет старше меня.
– Тетя? Правда, малыш?
Не ее вина. София лишь делает что я велел, но я вдруг впадаю в гнев.
Я подскакиваю на ноги и выхватываю молоток.
– Ага, правда. Ты вышибла мозги моей тете.
София распознает ярость с первого взгляда и идет на попятный.
– Извини. – Она выставляет бедро и салютует. – Просто следовала приказу, Кармин.
Дэн-Кармин. Кармин-Дэн.
Может, я и есть Кармин? Неужто так уж трудно?
Все это чересчур смахивает на лабиринт. Слишком уж много направлений, чтобы я мог все отследить. Служба – дело простое. Враг у тебя один. Его лицо темнее твоего, и одет он в пустынное дерьмо. Никакого камуфляжа, настоящее пустынное дерьмо. Козлиные шкуры, грубые платки, винтажные «Ливайсы». Найди своего врага. Убей своего врага.
Но здесь и сейчас врагов моих легион, и выглядят они офигенно одинаково. Майк, Веснушка, Ши, «Кей-эф-си», Кригер и Фортц.
Мне нужен друг. Кто-то, способный перелукавить лукавцев. Человек с паранойей в жилах, обязанный мне жизнью.
В этой квартире чересчур светло. Все будто выцвело. Как такое может быть с крохотными окошками?
Эвелин стонет у моих ног.
Мне нужен врач.
Достав свой телефон, я звоню Зебу.
Ему лучше обойтись без отговорок. Я не в настроении.
Я выстукиваю номер Зеба, и пока телефон чирикает мне в ухо, возношу молитву о том, чтобы мой друг еще не был угрохан.
Глава 6
Итак, вот Эвелин Костелло, блудная наследница, школившая меня по способам маммопуляций (слова такого нет, а должно бы быть), опять вернувшаяся в мою жизнь спустя двадцать лет, всего через четыре часа после моей встречи с ее мачехой, которая лет на десять моложе собственной падчерицы.
Все это начинает смахивать на ковбойские мегатусовки: «Инда в трейлерном парке аж жуть как одиноко, прям ничё не остается, окромя как пялить свою ж сеструху».
