А чего, вот так приударишь за девицей, а она или сама окажется колдуньей или папашка её каким-нибудь архимагом. И поставят тебя перед выбором – или окольцовываться, или до конца дней прыгать по кочкам и спрашивать «Ка-ко-ва-а-а клю-к-ва-а-а». И всё. Ладно ещё, если там любовь и всё такое. Я сам по натуре однолюб и не очень понимаю, как можно изменить любимому человеку. Может, так на меня повлиял пример отца, не пропускающего ни одной юбки в, как оказалось, любом из миров.
А если она страшна как смертный грех? И лишь маскировалась магией. Не-не, все горизонтальные контакты лишь после доскональной проверки личности. С применением передовых антимагических средств. И проверкой родословной до седьмого колена. И…
Блин. Вот недаром говорят, все бабы ведьмы. Беатрис – огонь-дева. Видел-то её всего ничего, а уже собираюсь что-то там проверять. Почти заставила забыть, что в ближайших планах у меня свалить из этого мира. И до того момента, как я окажусь на обыденной, скучной, привычной Земле, на все амурно-половые связи накладывается жёсткое табу. А то мало ли.
Фургон качнулся и остановился. Я с недоумением посмотрел на эльфа, деловито накручивающего поводья на крюк.
– Очнулся? Здесь встанем. Тут родник хороший есть, да и дело к вечеру. Если дальше проехать, будем потом по ночи воду искать. Осталось нам не больше полутора дневных переходов, послезавтра к вечеру выйдем на пограничный тракт, а там уже таверны пойдут.
Глянув на небо и убедившись в правоте ухатого, я утвердительно кивнул Бруно, высунувшемуся из фургона с вопросом, чего мы остановились и встаём ли на ночёвку. Здоровяк принудительно-добровольно взвалил на себя обязанности повара, точнее, он был единственным, чью стряпню можно было есть без риска провести половину ночи в кустах. Да и с виду его каша напоминала именно кашу, а не однородное, хоть с голодухи и вполне съедобное, нечто, которое получалось у вроде как привычного к путешествиям Гуэня. Хотя насчёт него у меня были подозрения, что ушастый шовинист просто над нами издевается таким образом.
А меж тем местность довольно сильно поменялась. Нет, трава осталась той же. Но теперь вместо её безбрежного моря, изредка перемежаемого курганами и одинокими менгирами, вокруг, на расстоянии пятидесяти-ста метров друг от друга, стояли циклопические групповые мегалиты, представлявшие собой то кромлехи, по типу Стоунхеджа, то дольмены. И их количество наводило на очень интересные мысли. Например, взглянуть на всё это дело с высоты птичьего полёта, а лучше из космоса, со спутника. Наверняка можно было бы увидеть что-то интересное.
Эльф, как практически местный житель, подтвердил, что все эти мегакамни действительно образуют один общий рисунок, ну как на Земле в пустыне Наска. Дескать, их наездники на вивернах поднимались ввысь километров на пять-семь и сумели не только рассмотреть, но и нарисовать кроки, отметив и сам рисунок, и расположение на нём всех мегалитов. И если у меня есть желание, то по приезду в Царство Мико я могу пойти в библиотеку в столице и заказать себе копию этих набросков и даже полноценные карты.
Желание у меня было, но терпеть охоты не было, так что, посмотрев на занимавшегося готовкой Бруно и бродившего неподалёку Амадеуша, я заскочил на секунду в фургон, убедиться, что баронесса, которую разморило на последнем переходе, всё ещё спит, и, захватив свой щит, потащил Гуэня к ближайшему кромлеху, намереваясь выпытать из ушастого всё, что он знал об этом месте.
* * *
Бруно помешивал кашу в котелке, размышляя о том, во что превратилась его спокойная жизнь за последние десять дней. Долгожданный титул рыцаря так и остался недостижимой мечтой, ведь даже он понимал, что без замка не будет баронессы, а без Маришки кто посвятит его в рыцари?
Но и сам светлый облик девушки значительно померк, после того как она отказалась поцеловать его. А ведь оруженосец пытался быть очень тактичным. Но слово дал – держи, так всегда говорил дядька Лех, да и сэр Алеющий Благоверный тоже утверждал, что для аристократа честь превыше всего. А тут ведь пообещала поцеловать, сама, никто ведь не неволил, а стоило спросить – так и кашей облила. Да и потом тоже, лишь заикнёшься, сразу кричать начинает. Не дело это, не по-благородному.
Здоровяк горько вздохнул и снова помешал варево. Вот если бы сэр Игорь попросил, Мари бы сразу его поцеловала. Она и так пыталась, даже без просьбы. Ну так это ведь сэр Игорь. Бруно неосознанно потёр голову. После магических лекарств она хоть и не болела, но иногда, при перемене погоды, ныла, противно отдаваясь в висках и затылке.
– Друг мой, ты всё кашеваришь, – Амадеуш возник словно ниоткуда. – Не достойно благородного рыцаря обслуживать каких-то смердов.
Благоверный присел у костра. Несмотря на явный недостаток интеллекта, Бруно тем не менее был по-деревенски смекалист и приметлив. И он уже давно заметил происходящие в Кравчике перемены.
Тот стал бодрее, подвижнее, но при этом каким-то более дёрганым. Да и энергичность его проявлялась как-то странно, в неосознанных, хаотичных движениях, внезапных взмахах и прыжках, странных наклонах головы и разговорах с самим собой, когда, как ему казалось, рыцаря никто не видит.
Да и в общении с другими он начал то и дело практически срываться на крик, тут же заглушая голос до еле слышного шёпота. В силу сложившихся обстоятельств, этого никто не замечал, поскольку к разговорам с Игорем и эльфом Амадеуша не тянуло совершенно, а Мари, видимо, окончательно сделала свой выбор в пользу бродяги из Подножия Престола, может, и выглядящего менее ярко и притязательно, чем сэр Алеющий Благоверный, но, несомненно, являющегося гораздо более умелым воином, и, что гораздо важнее, обладавшего харизмой, манившей девушку, словно огонёк свечи мотылька.
Вот и отдувался оруженосец за всех, подмечая все изменения, но, по скудости ума, правильных выводов сделать не мог, лишь однажды подумал, что поведением рыцарь стал напоминать ему дурачка из родной деревни. Тот тоже дёргался, то кричал, то шептал, разговаривал со свиньями и вообще был полным психом. Но ничтоже сумняшеся Бруно отмёл эту мысль. Юродивый был грязным и вонючим, в вечно оборванной одежде и с колтуном на голове, а Амадеуш яркий блестящий рыцарь, всегда ухоженный и хорошо пахнущий, никак не мог быть на него похожим.
– Дык, ить, это. Я же ещё не рыцарь, – здоровяк не смог сдержать горького вздоха. – И когда ещё мы в замок-то вернёмся. Да и никак не можно приказа ослушаться. Дядька Лех мне строго-настрого наказал сэра Игоря слушать, как его самого.
– Сэр Игорь, – Кравчик сплюнул. – Быдло он и самозванец. Но ничего, я выведу его на чистую воду. Он мне за всё ответит.
– Может, не стоит, – Бруно вздрогнул, вспоминая свои стычки с землянином. – Ить это, силён он, да и слово мы дали. Никак не можно благородному рыцарю нарушить слово своё, даже если оно врагу дадено.
– То врагу, а то смерду-самозванцу, чувствуешь разницу? Да и вообще, не тебе указывать мне, потомку первых императоров всех людских земель.
Амадеуш подскочил, словно подброшенный пружиной, и стал, словно журавль, на прямых ногах прохаживаться возле костра, размахивая невпопад руками. Оруженосец, буквально оглушённый последними словами, внимал ему, забыв про кашу и раскрыв рот.
