– Да не о Настене сейчас речь, – сказала она подругам. – Не для того я вас попросила встретиться, чтобы ее обсуждать.
– А зачем?
– Пока в больнице лежала, мысль у меня одна появилась.
– Насчет маски?!
– Верно.
И баба Клава поманила подруг в сторону сада.
– Не шло у меня из памяти письмо Лаврентия Захаровича, – сказала она им. – Раз в колодце только клад оказался, а маски не было, то куда же он ее мог спрятать? Ведь ясно написал, что маску я должна уничтожить. И про наши детские игры в прятки упоминал. И прочие игры тоже вспоминал.
– И что?
– И подумала, что не напрасно он в эти воспоминания ударился. Стала я вспоминать дальше, – продолжала старушка, – и вспомнила, что детьми мы не только в прятки играли и на чердак лазили. Была у нас с Лавром еще одна забава… В разведчиков мы с ним играли. Тогда в моде такие игры были.
Подруги кивнули. Игры в разведчиков и шпионов в моде всегда. И неважно, советские это разведчики вроде Штирлица, дети-шпионы или телевизионный сериал про будни агентов ЦРУ. Шпионские страсти всегда овеяны ореолом романтики. И все возрасты во всем мире покорны этой страсти.
– Да, мы играли. Письма шифровали. Азбуку Морзе выучили. Всякие хитроумные приспособления придумывали. Оружие из дерева Лаврентий себе строгал.
Подруги уже испугались, как бы баба Клава, подобно многим пожилым людям, не ударилась в неуместные воспоминания, но она вовремя остановилась.
– К чему я это все веду? А к тому, что чернил «невидимых» у нас не было, а вот молока хоть залейся. В то лето корова у нас отелилась. И молоком мы все опивались.
Подруги переглянулись. При чем тут молоко? Оказалось, что очень даже при чем.
Маленький Лаврентий был мальчонкой смышленым. И то ли вычитал в книжке, то ли сам придумал, но стал писать свои «донесения» парным молоком, макая в него гусиное перо. Неумело очиненное перо скрипело, рвало бумагу и брызгалось. Буквы получались кособокими и неровными. Но когда высыхали, были почти не видны. А при нагревании бумаги над огнем четко проступали коричневыми строчками.
– Вот я ту забаву нашу детскую вспомнила и вчера вечером сунула письмо Лавра на огонь зажигалки.
Каково же было изумление бабы Клавы, когда на огне стали проступать меж строчек новые буквы. Они складывались в слова, а те в предложения.
– Уж не знаю, к чему Лаврентий так перестраховывался, – сказала баба Клава, – а только письмо свое написал так, чтобы я одна могла его прочесть. Да и то не сразу догадалась, как это сделать.
– И где? Где это письмо?
Баба Клава торжественно полезла в карман и вытащила оттуда порядком пожелтевший и местами опаленный лист.
– Вот оно! Читайте!
И пока подруги читали, старушка сокрушенно качала головой:
– Бедный мой Лаврушка. Всю жизнь от всех таился, скрывался, деньги огромные зарабатывал, а потратить ни на себя, ни на семью, ни на дочку не решался. Потом овдовел. Настька – внучка шалавистая его тоже не радовала. И что вы там ни говорите, а свою смерть Лаврентий тоже предчувствовал.
Подруги и не думали спорить. И баба Клава продолжала говорить:
– И это письмо он мне за два месяца до своего конца неспроста написал. Потом-то он в санаторий уехал, где свою Наденьку встретил. И снова ничего не вышло у них. Только Лаврушка встряхнулся, в счастье свое поверил, как судьба-то его и накрыла. Поневоле в злую силу маски поверишь. Не везло Лавру в этой жизни. Ох, не везло. Жизнь у него была долгая, да несчастливая.
Тем временем девушки закончили читать.
– Тут написано, что маска спрятана среди металлического хлама в сарае.
– Читала.
– Надо посмотреть.
И все три женщины двинулись к сараю. Подруги тут уже побывали. И видели, как много старых вещей и просто мусора здесь хранится. Тут же стоял огромный металлический шкаф вроде тех, которые в магазинах служат как камеры хранения вещей покупателей.
Металлический шкаф был забит под завязку разными металлическими болванками, болтами, гайками и даже гирями. Стояли тут старые весы, дырявые кастрюли и ржавые сковородки. А вот маски не было.
– Мы тут искали уже.
– Знаю. Но маска тут.
– Что-то я ее не вижу.
– Кабы все так просто было, то Анастасия бы ее давно уже первой нашла, – возразила баба Клава. – Давайте мозгами вместе шевелить, где бы Лаврентий ее спрятать мог.
Подруги послушно пошевелили извилинами. Потом им это надоело. И они начали просто сгребать все вещи в кучу, освобождая полки в металлических ячейках.
– Привет! – раздался позади них знакомый голос Димы. – Что это вы тут делаете? Уборку затеяли на ночь глядя?
Подруги обернулись.
– Разве ты не в городе? Ты же с детьми уехал туда.
– Вернулись уже, – уныло произнес он. – Начальник у жены совсем с ума сошел.
– А что такое?
– Жену в командировку отправили. В Тюмень. Обратно не раньше чем через две недели вернется.
– Так ты с детьми вернулся?
– Ну да, – вздохнул Дима. – Только зря вы уборку затеяли.
– Почему это?
– Перед смертью Лаврентий Захарович тут порядок уже навел. Вряд ли вы лучше сделаете.
– Да? А ты откуда знаешь, что он тут делал?
– А я ему помогал.
И Дима повернулся, чтобы идти дальше. И даже сделал несколько шагов. Но далеко уйти подруги ему не дали. Развернули и вернули в сарай.
– Говори, что он тебя делать заставлял!
– Ничего не заставлял. Вот эту скамейку попросил переставить.
Подруги кинулись к скамейке. Обычная садовая скамейка, от которой и остались только чугунные ножки. Деревянный остов давно сгнил и был выброшен.
– Еще что делал?
– Умывальник выбросил.
– Сам дед Лаврентий тебя попросил?
– Да.
– Не то! Вспоминай дальше.
– Больше ничего.
– Вспоминай!
Дима покорно напряг мозговые извилины.
– Нет, ничего больше не просил. Сам все делал. Я не вмешивался.
Разочарованные подруги отпустили мужчину. Но Дима не торопился уходить.
– Странный все-таки человек был покойник, – сказал он.
– Почему?
– Котелок у него старый просил, не отдал.
– Какой котелок?
– Да вон тот!
