На следующий день прибыл новый командующий фронтом. Еще раньше, в мирное время, я несколько раз встречался с фельдмаршалом принцем Леопольдом Баварским на маневрах и по его анализу этих маневров привык видеть в нем умного военного и выдающегося начальника. В течение двух с половиной лет нашей совместной работы я постоянно находил в нем эти два выдающихся свойства.
Принц страстно любил военное дело, равно как и охоту, и верховую езду. Это был истинный джентльмен. Даже в самых тяжелых обстоятельствах всегда сохранял он ясный ум и твердое самообладание. За все время между нами никогда не бывало разногласий по военным вопросам, и я могу припомнить один только случай, когда принц ответил мне не со свойственной ему любезностью. Это было в июле 1917 года в битве под Злочовом – Тарнополем.
Принц стремился вперед и всего охотнее проник бы в самые передовые линии пехоты. Мы расположились на участке 1-й гвардейской дивизии, на небольшом холме, с которого возможно было до некоторой степени обозревать местность. Русская артиллерия начала пристреливаться к этому холму. Я чувствовал себя обязанным попросить принца переменить нашу стоянку, так как наше дальнейшее там пребывание не имело никакого смысла, и следовало ожидать, кроме того, что через несколько минут сильный артиллерийский огонь обрушится на наше местоположение. Опасность радовала принца. На мои настойчивые просьбы он довольно резко ответил: «Вы не хотите мне доставить ни малейшего удовольствия».
Из остальных офицеров штаба генерал Людендорф взял с собой лишь прежнего помощника начальника оперативного управления, майора Бокельберга. На его место вступил майор Гофман, офицер с большими военными способностями, с невероятной работоспособностью и непоколебимым сознанием долга.
Административно-хозяйственные отделы продолжали оставаться под начальством обер-квартирмейстера, генерала Эйзенгарт-Роте. В этом заключалось, на первый взгляд, маленькое затруднение, так как генерал Эйзенгарт был уже генералом, тогда как я, начальник штаба, только что был произведен в полковники. Но это затруднение было легко устранено тем, что генерал Эйзенгарт сам объявил, что он готов мне подчиняться. Мы дружно, без всяких трений работали вместе до того времени, пока генерал Эйзенгарт был, по моему предложению, назначен генерал-интендантом действующих армий. Со всеобъемлющими знаниями генерал Эйзенгарт соединял исключительные административные способности. Что касается характера, образа действия и чувства долга, то генерала Эйзенгарта можно считать образцом старопрусского офицера в лучшем значении этого слова.
Принц устроил свою личную квартиру в маленьком покинутом имении Скоки. Оттуда он каждое утро в одиннадцать часов приходил в служебное помещение для приема доклада, в полдень ел у себя дома, а вечером в половине восьмого приходил к общему обеду в нашей офицерской столовой. Кроме того, он заявил, что с пяти часов утра – его обычного часа вставания зимой и летом – он находится в моем распоряжении во всякое время, когда это понадобится.
* * *
Положение на Восточном фронте могло в это время считаться в целом обеспеченным, хотя следовало, конечно, считаться с возможностью новых русских атак. Австрийская 2-я армия, при помощи 195-й и 197-й дивизий под начальством генерала Эбена, получила возможность остановить свое отступление. Последние сильные атаки русских против генерала Войрша были также отбиты. Несколько напряженное положение было еще в группе войск генерала Линзингена на Стоходе, но полковник Хелль, новый начальник штаба генерала Линзингена, с полным спокойствием относился к грядущим событиям. Не совсем обеспечено было положение группы войск эрцгерцога Карла, и в нашем распоряжении не было пока никаких средств для отражения нового врага в лице Румынии.
На западе шли тяжелые бои на Сомме и под Верденом, причинявшие страшные, непоправимые опустошения в германском войске. Впервые у немецкого солдата исчезло сознание своего абсолютного превосходства, и местами стали проявляться признаки утомления от войны и малодушия. Общее положение, при котором фельдмаршал Гинденбург и генерал Людендорф приняли высшее командование, было несравненно серьезнее, нежели при первой перемене командования после битвы на Марне.
Капитал, состоявший из храброго войска и народного воодушевления, генерал Фалькенгайн растратил за два года своего командования, не достигнув никакого успеха. Благодаря энергии генерала Людендорфа удалось справиться с затруднениями. Злосчастная авантюра под Верденом была ликвидирована, на Сомме мы удержались, хотя и с потерей территории, группа войск эрцгерцога Карла была подкреплена, и были стянуты необходимые войска для похода против Румынии. В этом последнем случае главная часть работы выпала на долю командующего Восточным фронтом. Несмотря на то, что, как выше было сказано, положение группы войск генерала Линзингена не было вполне прочным, мы отдали для этой цели из наличного состава войска все, что только было возможно.
Мы брали отдельные полки со спокойных участков и создавали таким образом новые дивизии. Нужно было идти на риск, и мы оба, командующий фронтом и я, с готовностью шли на это.
Все больше выяснялось, что русская армия не выдвинула крупного вождя, человека действительно больших стратегических способностей. Брусиловское наступление окончательно остановилось. Вместо того чтобы снова напасть на нас по всему фронту, занять нас этим и помешать нам снимать и отправлять войска, русские перебросили свои резервы на юг, чтобы принять участие в румынском наступлении.
При установлении новых условий командования, то есть при передаче высшего командования союзным войском в руки германского Верховного командования, несколько расширились и полномочия командующего Восточным фронтом. Ему была подчинена южная армия графа Ботмера. Она вместе с 2-й австрийской армией составила группу войск Бем-Ермолли. Неподчиненной нам оставалась, к сожалению, пока лишь австрийская 3-я армия, к северу от Карпат.
Но и без этого фронт был достаточно велик, чтобы поглотить все наши силы. Даже когда не происходило крупных боев, день проходил у меня всегда следующим образом: в восемь часов утра я шел в служебное помещение и знакомился там с утренними донесениями, требовавшими тех или иных распоряжений; к одиннадцати часам приходил командующий фронтом для принятия доклада, занимавшего более или менее продолжительное время. В час прямо из служебного помещения я шел в столовую завтракать, от двух до трех часов ходил на прогулку, оттуда снова возвращался в служебное помещение, пробывал там до общего обеда в половине восьмого, после которого принц еще полчаса оставался в обществе штабных офицеров и обычно всегда бывавших гостей. В девять часов он уезжал обратно в Скоки, в то время как я с офицерами снова отправлялся в служебное помещение, где мы занимались еще приблизительно до часу ночи. Если же происходили крупные боевые события, то рабочий день увеличивался, а сон – от одного до семи часов – нередко прерывался телефонными и телеграфными запросами.
Такое распределение времени не давало мне, к сожалению, возможности лично изучить на месте все части нового фронта, как это я делал раньше, будучи начальником оперативного отделения. Работа не позволяла теперь столь долгих отлучек. Поэтому я попросил Главное управление Генерального штаба, чтобы мне был прислан особенно дельный офицер, который имел бы задачей поддерживать непосредственные сношения с войсками и доставлять мне точные сведения обо всех важнейших участках фронта. Тут мне посчастливилось: Главное управление прислало мне офицера, чрезвычайно подходящего для такой трудной задачи. Это был майор Вахенфельд, соединявший с большими тактическими познаниями и военной проницательностью необходимую для его задачи любезность и корректную сдержанность. В пути он был неутомим; сообщая ценные указания войскам на местах, он давал командующему фронтом возможность прямо посылать приказания туда, где оказывались какие-либо упущения в расположении и устройстве позиций.
