— А почему бы вам не пощекотать ему пятки? Я лично всегда от этого вскакиваю как ужаленный. Правда, потом я весь день пребываю в дурном настроении, но вас ведь это не волнует?
Мариша с сомнением осмотрела Мишкины ноги, носки на них не внушали желания к ним приближаться.
— Пощекочи ему нос, — пришла я на выручку подруге.
Иннокентий, продолжая страдать, но теперь уже безмолвно, подошел поближе, чтобы лично проследить за ходом операции, и даже предложил в качестве щекоталки страусиное перо с одного из своих костюмов. Способ оказался действенным, Мишка пару раз чихнул и проснулся.
— Миша, немедленно сматываемся. Пока ты спал, доктор попал в руки к твоим приятелям, и они с минуты на минуту будут здесь, — поставила его в известность Мариша.
Мишка уставился на нее с таким видом, словно кошмар, мучивший его все последние дни во сне, материализовался наяву. К общению со своими бывшими приятелями он не стремился, поэтому довольно резво вскочил.
— Нужно его спасать, — заявил он. Надо отдать ему должное, им двигало почти чистое благородство, не то что корыстной Маришей, которая по пути от Мишкиной берлоги до дома Иннокентия без перерыва вещала:
— Но выручить доктора нам придется, потому как брильянтов бандиты у Мишки в ванне не нашли.
Может, их Мишка сховал у доктора дома, когда был у него последний раз с визитом?
Иннокентий, услышав Мишины слова, поднял голову, и скорбь на его лице уступила место слабой надежде. Он сменил несколько театральных поз и наконец замер в трагической задумчивости, опершись локтем на дверной косяк и страшно мешая нам собираться. Дождавшись благоприятного момента, когда мы уже стояли на пороге и нервно с ним прощались, он произнес, словно поддавшись мгновенному порыву, перед которым не в силах был устоять:
— Я пойду с вами, хочу спасти своего друга Григория. Я не боюсь бандитов и смерти, если это ради него.
Спорить с ним было некогда, и мы согласились.
Он этого явно не ожидал. Несколько удивленный, он повторил свое предложение, понадеявшись, что мы не правильно его поняли. Мы еще раз поразились его благородству и повторно пригласили идти с нами.
Делать ему было нечего, путей для отступления, которые бы позволили ему сохранить лицо, не оставалось.
С собой мы с Маришей захватили все свои вещи и часть вещей Иннокентия, о чем он не знал. Сам Иннокентий отправился с нами в своих модельных туфлях из кожи какого-то бедного пресмыкающегося и в шелковой рубашке с огромным вырезом, доходившим почти до пупа. Выглядел он, спору нет, колоритно. Если бы дело происходило в ночном клубе, то успех и восхищение ему были бы обеспечены на все сто процентов, но на улице в предрассветный час он привлекал к себе ненужное внимание и этим очень раздражал Маришу.
— Зачем он за нами увязался? — шипела она. — Ты должна ему сказать, что Григорий ему не по зубам. Пускай убирается обратно.
— Почему это я должна?! — шипела я в ответ. — Говори ему сама, если хочешь, а меня в это дело не впутывай. И так по нашей милости человеку жить негде, а ты еще хочешь лишить его последней радости. Бесчувственная ты, Мариша, до мозга костей.
Мариша на это ответила, что с жильем у нее ничуть не лучше, чем у Иннокентия, и еще неизвестно, кто кому должен сочувствовать, и что она бы на моем месте не позволила всяким проходимцам неопределенной ориентации уводить у себя из-под носа перспективного жениха. Я в ответ посоветовала ей следить за своим собственным, который тоже когда-то был перспективным и из-за которого мы все тут околачиваемся. Еще неизвестно, чем все кончится.
На это ей возразить было нечего, и она заткнулась.
Но тут заныл сам предмет нашей размолвки.
— Скоро мы придем? — жалостливо вопрошал Иннокентий, которому было чудовищно жалко своих туфель, явно не предназначенных для шастанья по газонам и малоухоженным тротуарам и тропинкам.
Его нытье заставило нас всерьез призадуматься о том, куда мы, собственно, идем. До этого момента мы как-то особо об этом не размышляли. Поэтому мы стремительно скатились по лестнице и выскочили во двор, который оказался пуст и безлюден (версию бандитской засады мы почему-то не рассматривали, и поэтому она нас и не волновала). Затем мы помчались куда-то следом за Мишкой, который, видимо, тоже плохо отдавал себе отчет в том, куда бежит. Иначе я могу рассматривать тот путь, которым он нас повел, только как дополнительное издевательство над нами. Но в любом случае теперь нас от погони отделяли необозримые дебри городских джунглей, и вопрос о направлении нашего движения встал со всей остротой. Первой сориентировалась прямолинейная Мариша.
— Куда ты нас тащишь? — сварливо спросила она у Мишки. — Кто у тебя еще есть на примете, кому ты не успел жизнь испортить?
Мишка остановился и гневно на нее уставился.
Но чтобы пронять Маришу, требовалось что-нибудь подейственнее какого-то взгляда. Поняв это, он произнес:
— Если тебе что-то не нравится, можешь отправляться обратно. А мы должны выручить бедного доктора.
Эти слова произвели впечатление только на одного Иннокентия, который продолжал тосковать по великой любви, которая почему-то обходила его стороной. Впрочем, если он каждый раз выбирал себе для обожания столь же неподходящий и труднодоступный объект, как в этот раз, то ничего удивительного в этом не было. Мы же с Маришей продолжали гипнотизировать Мишку, нервы у него оказались не в пример Маришиным, и он отвел глаза.
— Ясно, — загробным голосом подвела итог Мариша, — сказать тебе нечего. У тебя нет даже тени идеи, как ты будешь вытаскивать из переделки этого бедного доктора. Придется все брать в свои руки.
Раньше я думала, что хуже этого и быть ничего не может, но теперь была вынуждена поменять свою точку зрения. Вот ведь — век живи и век учись. Оказывается, существует-таки в мире человек, которому втравливать своих близких в неприятности удается еще лучше, чем Марише. Неудивительно, что она поспешила расстаться с Мишкой: легко ли ей было постоянно ощущать над собой его неоспоримое превосходство, да еще в деле, в котором она считалась лучшей! Поэтому я от души обрадовалась, что у нас будет хоть небольшая передышка от неуемно-разрушительной энергии Мишки, и спросила:
— Так в чем же заключается твой план?
— Вернемся обратно к дому Иннокентия, а там будем действовать по обстоятельствам, — охотно поделилась Мариша своими мыслями.
Мне это предложение, честно говоря, не пришлось по сердцу. Я бы предпочла отлежаться где-нибудь в кустиках, благо погода стояла теплая, а потом отправиться в милицию и требовать там приюта и охраны на все ближайшие годы. Но Иннокентий так загорелся этой идеей, что удержать его было практически невозможно. Он первым повернул назад и резво помчался обратно. Мы следовали за ним, стараясь не упускать его из виду.
Возле дома стояла машина. Вернее, там стояло сразу несколько машин, но только одна из них была опознана Мишкой как машина его бывших приятелей. В автомобиле и вокруг него никого не было, но это продолжалось недолго. Внезапно из подъезда, соседнего с подъездом Иннокентия, выскочили трое крепких ребят, которые тащили за собой нашего тщедушного доктора. Григорий выглядел неважно, хотя никаких внешних повреждений на нем не наблюдалось, и обращались с ним скорее бережно, чем грубо. Но некоторые вечно всем недовольны. Ребята мелькнули перед нами и тут же побежали в другой подъезд. На этот раз они угадали, а Иннокентий заволновался.
