Монок Охем вошёл в круг, следом за ним — двое воинов, Харан Эпал и Олар Шайн. Предводитель клана повернулся к Онраку и сказал:
— Хорошо охраняй своего товарища, если хочешь, чтоб он выжил. Лишь об этом думай, Онрак. Что бы ты ни увидел.
— Так и сделаю, — ответил Онрак.
Во многих важнейших вещах, как он понял, соединение душ и сознаний не было нужно, чтобы… понять мысли сородичей. Он подошёл к Труллу Сэнгару.
— Следуй за мной, — приказал воин. — Нам пора войти в круг.
Тисте эдур нахмурился, затем кивнул:
— Возьми коробку. У меня руки заняты.
Трулл приделал к ящику ремни. Онрак поднял его и повёл спутника в круг.
Лиосаны уже закончили сворачивать лагерь и теперь седлали своих белых коней.
Огонь продолжал вспыхивать вдоль границы круга, но языки его не были столь велики, чтобы представлять угрозу. Однако Онрак чувствовал приближение бога лиосанов. Или, по крайней мере, внешних слоёв его обманного образа. Осторожный, недоверчивый — не по отношению к сенешалю, разумеется, — но для этого деяния скрытому духу придётся подобраться к самой границе этого мира.
И когда Йорруд пожертвует собственную кровь, мост силы между ним и его божеством будет завершён.
Топот конских копыт сообщил о приближении остальных трёх лиосанов, которые вели четырёх лошадей в поводу.
Онрак вытащил из-под гнилой шкуры маленький обсидиановый нож в форме полумесяца, заточенный по внутренней стороне, и протянул его Труллу.
— Когда я прикажу, Трулл Сэнгар, порежь себя. Хватит нескольких капель.
Тисте эдур нахмурился:
— Я думал, ты…
— В тот миг, когда мы перейдём, я не хочу отвлекаться на что бы то ни было.
— Отвлекаться?
— Молчи. И занимайся собой.
Трулл нахмурился ещё сильнее, присел, чтобы вернуть обе «ругани» в ящик, снова плотно закрыл крышку и забросил ремни на плечо. Затем выпрямился и принял каменный нож.
Пламя набирало силу, неразрывным барьером встало по границе круга. Плетение Куральд Тирллана — однако Взошедший, который направил этот Путь, оставался невидим. Онраку было бы интересно понять его природу. Если судить по этим лиосанам, он любил чистоту, как будто такое вообще было возможно. Непримиримость. Простоту.
Простоту крови. Эта деталь говорила о древности, об изначальном, первобытном происхождении. Дух, которому поклонялись прежде немногочисленные дикари. Когда-то на земле было много подобных сущностей, рождённых первичным актом придания смысла предмету, смысла, заключённого в символы и знаки, царапины на скалах и стенах глубоких пещер.
Множество… но племена вымирали, распылялись, их пожирали более сильные соседи. Тайный язык царапин, пещеры с рисунками, которые оживали под рокот барабанов эти таинственные соборы грома… всё утрачено, позабыто. И с уходом этих секретов истаяли и сами духи, ушли в небытие.
То, что некоторые из них задержались, не удивляло Онрака. Как и то, что один из них пошёл на захват другого племени для себя. Новым для воина чувством, от которого будто свело иссушенное мёртвое горло… стал трагизм.
Во имя чистоты поклоняются лиосаны своему богу. Во имя… ностальгии этот бог поклоняется тому, что было, но чего никогда более не будет.
Пролить кровь — самая смертоносная из игр.
Как мы все скоро увидим.
Сенешаль хрипло вскрикнул, и пламя взревело в полную силу, взметнулось стеной со всех сторон. Йорруд рассёк себе левую ладонь. Внутри круга поднялся вихрь, который принёс запах таянья — весны, что пришла в северный край.
Онрак повернулся к Труллу.
— Сейчас.
Тисте эдур провёл обсидиановым ножом по краю левой ладони, затем недоумённо уставился на чистый разрез — плоть аккуратно разошлась по краям пугающе глубокой раны.
В следующий миг хлынула кровь, алые корни вились и ветвились на его серокожем предплечье.
Врата разорвались сами собой, охватили всех, стоявших в круге. Наружу от них потянулись спиральные тоннели, каждый из которых будто уходил в бесконечность. По сторонам взревел хаос, миазматический серый огонь в пространстве между порталами. Онрак подхватил зашатавшегося Трулла Сэнгара. Кровь хлестала из его левой руки, будто всё тело эдура сжимала, выдавливала какая-то невидимая, неумолимая сила.
Онрак поднял взгляд — и увидел, что Монок Охем стоит один, запрокинув голову, а ветра Теланна треплют посеребрённый мех его капюшона. Позади заклинателя мелькнули Ибра Голан, Олар Шайн и Харан Эпал — и исчезли в огненном тоннеле.
Спутники сенешаля бросились к неподвижному телу своего предводителя.
Порадовавшись, что другие сейчас заняты — или, по крайней мере, не обращают на него внимания, Онрак подтащил Трулла ближе к себе, так что их тела соприкоснулись, обнял эдура единственной рукой.
— Держись за меня, — проскрежетал воин. — Трулл Сэнгар, держись за меня — но освободи свою левую руку.
В изодранный плащ Онрака вцепились пальцы, потянули его вниз. Т’лан имасс разжал объятья и стиснул левую руку Трулла. Кровь кислотой обожгла плоть, которая уже позабыла, что такое боль. От муки Онрак чуть не разжал хватку, но сдержался и наклонился ближе к тисте эдур.
— Слушай! Я, Онрак, некогда из Логросовых т’лан имассов, но ныне чуждый Обряду, клянусь служить Труллу Сэнгару из тисте эдур. Я обещаю защищать твою жизнь. И этот обет — не разбить. А теперь — веди нас прочь отсюда!
Их ладони сплелись, соединённые на миг током крови, Онрак развернул Трулла так, что оба оказались лицом к одному из спиральных тоннелей. А затем бросились в него.
Онрак успел заметить, как оглянулся на них заклинатель костей. Но расстояние было слишком велико, а обряд уже начал терять свою силу.
И тогда Монок Охем обернулся, принял свой облик одиночника. И вот следом за беглецами бросился массивный, громадный зверь.
Онрак попытался отпустить руку Трулла, чтобы взяться за меч, заслонить дорогу одиночнику и дать Труллу уйти, но эдур повернулся, увидел всё и не выпустил т’лан имасса. Наоборот — потянул его на себя. И Онрак неуклюже отступил.
По земле стучали костяшки — примат, в которого обратился Монок Охем, несмотря на худобу смерти, был огромен. Пятнистая чёрно-серая кожа, пучки посеребрённых волос на широких плечах, запавшие глаза, иссохшее лицо, мощные челюсти с крепкими клыками… Раздался глубокий, хриплый рёв.
А потом Монок Охем попросту исчез. Пропал в волне хаоса.
Онрак споткнулся, упал на жёсткую землю, так что во все стороны покатился гравий. Рядом стоял на коленях Трулл Сэнгар.
В падении их руки расцепились, и теперь тисте эдур неотрывно смотрел на свою левую ладонь — где остался лишь тонкий, белый шрам.
