Л’орик закрыл глаза и воззвал к Королеве Грёз:
— Твоим истинным именем, Т’рисс, я желаю говорить с тобой. Во имя отца моего, Осрика, услышь молитву мою…
Картина медленно возникла в его разуме — место ему незнакомое. Парк с высокими стенами и круглым бассейном в центре. Под сенью буйной растительности стояли мраморные скамьи. Плиты вокруг бассейна покрывал тонким слоем мелкий белый песок.
Он оказался около бассейна, глядя вниз на зеркальную гладь.
Где в чернильной тьме плавали звёзды.
— А ведь похож.
Он обернулся на журчащий голос и увидел женщину, сидевшую на краю бассейна. На вид ей было не больше двадцати. Золотисто-рыжие длинные волосы, бледное треугольное лицо, светло-серые глаза. Она не смотрела на него; вместо этого её томный взгляд скользил по чистой поверхности воды.
— Хотя, — добавила она со слабой улыбкой, — ты хорошо постарался, чтобы скрыть свой облик лиосана.
— Мы искусны в таких вещах, Королева Грёз.
Женщина кивнула, по-прежнему избегая встречаться с ним глазами:
— Как и все тисте. Аномандр как-то провёл два века в личине королевского телохранителя… человека. Так же, как и ты.
— Госпожа, — сказал Л’орик, — мой отец…
— Спит. Мы все давно сделали свой выбор, Л’орик. За спинами у нас далеко протянулись исхоженные тропы. Горький трагизм кроется в том, чтобы попытаться пройти по ним вновь. Но тем из нас, кто по-прежнему… бодрствует, похоже, не остаётся ничего другого. Бесконечно проходить путь заново, но каждый шаг, сделанный нами, направлен вперёд, ибо путь сам по себе замкнулся в кольцо. Однако — и вот истинный трагизм — знание об этом не замедляет наших шагов.
— «Дурни лупоглазые», как говорят малазанцы…
— Грубовато, но достаточно точно, — отвечала она, опуская длиннопалую руку в воду.
Л’орик смотрел, как её ладонь погружается в бассейн, но заволновался, похоже, пейзаж вокруг: слабое завихрение, намёк на рябь.
— Королева, Куральд Тирллан утратил своего защитника.
— Да. Телланн и Тир всегда были близко, а теперь оказались ближе, чем всегда.
Странная реплика… но её можно обдумать позже.
— Я не смогу защитить его в одиночку…
— Да, не сможешь. Твоя собственная дорога скоро станет опасной, Л’орик. И вот ты явился ко мне в надежде, что я найду подходящего… защитника.
— Да.
— Отчаяние принуждает тебя доверять там… где доверие не было заслужено…
— Ты была моему отцу другом!
— Другом? Л’орик, мы были слишком могущественны, чтобы знать, что такое дружба. Наши дела — слишком жестоки. Мы воевали с самим хаосом и — подчас — друг с другом. Мы сражались за то, чтобы придать форму всему, что возникнет после. И некоторые из нас проиграли эту битву. Не пойми неправильно, я не питала глубокой вражды к твоему отцу. Скорее, он был непостижим, как и все мы, — потрясение, вот что объединяло нас; похоже, это единственная вещь, которую мы с ним разделяли.
— Значит, ты не поможешь?
— Я так не сказала.
Он ждал.
Женщина продолжала держать ладонь под безмятежной поверхностью бассейна, но подняла голову и встретила взгляд Л’орика.
— Потребуется некоторое время, — пробормотала она. — Нынешняя… уязвимость… будет существовать в течение этого срока. У меня есть некий замысел, но до воплощения его ещё далеко. К тому же не думаю, что мой выбор тебя порадует. Тем временем…
— Да?
Она пожала плечами:
— Будем надеяться, что всех, кого эта слабость могла бы заинтересовать, вовремя отвлекут другие дела.
Он увидел, как внезапно переменилось выражение её лица, и когда Королева Грёз заговорила вновь, её голос звучал резко:
— Вернись в свой мир, Л’орик! Ещё один круг замкнулся — и замкнулся ужасно.
Она вынула ладонь из бассейна.
Л’орик тихо ахнул.
Ладонь покрывала кровь.
Его глаза резко раскрылись. Он снова стоял на коленях в своём шатре. Наступила ночь, и снаружи доносились приглушенные, мирные звуки; город приступил к вечерней трапезе. Однако Высший маг знал, что случилось нечто ужасное. Он замер неподвижно, прощупывая чарами окрестности. Его чары — столь ослабевшие, столь неверные…
— Нижние боги!
Водоворот насилия, закрученный в самом себе, распространяющий волны агонии… Фигура, маленькая, свернувшаяся, в разрезанной, пропитанной кровью одежде, ползёт сквозь темноту.
Л’орик вскочил на ноги, замотал головой от муки.
Затем вылетел наружу и внезапно сорвался на бег.
Он нашёл её след, окровавленную тропу в песке и пыли, ведущую прочь от развалин, в окаменевший лес. Прямо — он интуитивно это понял — к священной поляне, которую устроил там Тоблакай.
Но там она не найдёт помощи. Лишь очередное обиталище ложных богов. Да и сам Тоблакай ушёл, чтобы скрестить клинки со своей собственной судьбой.
Но она не способна мыслить ясно. Лишь боль ведёт её; жгучий инстинкт бегства гонит её прочь… Ползёт, как всякое умирающее создание.
Он увидел её на краю поляны, маленькую, перепачканную, мучительно ползущую вперёд.
Л’орик нагнал её, положил руку на затылок, на спутанные от пота волосы. Девушка вздрогнула и пронзительно завизжала, её ногти вцепились ему в руку.
— Фелисин! Он ушёл! Это Л’орик. Ты со мной, в безопасности. Теперь в безопасности…
Но она всё пыталась уползти.
— Я позову Ша’ик…
— Нет! — закричала она, сворачиваясь клубком на песке. — Нет! Он нужен ей! Он всё ещё нужен ей!
Её слова звучали смазанно из-за прокушенных губ, но всё же оставались понятными.
Л’орик отшатнулся, поражённый тихим ужасом. Значит, она — не просто раненое существо. Её разум достаточно ясен, чтобы взвешивать, просчитывать, отказаться от себя…
— Она узнает, девочка, — не может не узнать.
— Нет! Не узнает, если ты мне поможешь. Помоги мне, Л’орик. Именно ты — даже не Геборик. Он попытается убить Бидитала, а это не должно случиться.
— Геборик? Это я хочу убить Бидитала!
— Ты не должен. Не сможешь. У него есть сила…
Он заметил, как дрожь пробежала по её телу при этих словах.
Л’орик заколебался, затем сказал:
— У меня есть лечебные мази, эликсиры… но тебе нужно будет скрыться на время.
— Здесь, в храме Тоблакая. Здесь, Л’орик.
— Я принесу воды. И палатку.
— Да!
Гнев, горевший в нём, сжался в раскалённое добела ядро. Л’орик боролся, чтобы обуздать этот гнев, его решимость время от времени ослабевала из-за сомнений в том, что он поступает правильно. Это было… чудовищно. За это полагалась расплата. Обязательно полагалась расплата.
