Материнская молитва дарования у теблоров
Карса Орлонг знал толк в работе с камнем. Самородная медь, выбранная из обнажения пласта, олово и их скрещение, дающее бронзу… У этих материалов есть своё место в мире. Но дерево и камень суть слова рук, священное воплощение воли.
Параллельные чешуйки, длинные и тонкие, полупрозрачными полосками скалывались с клинка, оставляя бегущие поперёк, от края к волнистому хребту посередине, выемки. Чешуйки поменьше он снимал с двустороннего лезвия сначала с одной стороны, и так — по всей длине, переворачивая клинок туда-сюда между ударами.
Чтобы сражаться таким оружием, Карсе придётся изменить стиль, к которому он привык. Дерево гнётся и легко проскальзывает над краем щита, без особых усилий проходит вдоль выброшенного вперёд меча. А зазубренные края этого кремнёвого меча поведут себя иначе, и Карсе придётся приспосабливаться, особенно с учётом непомерной длины и веса оружия.
С рукоятью пришлось возиться больше всего. Кремень не любит округлостей, и чем глаже становилась рукоять, тем труднее — обработка. Навершию Карса придал форму крупного гранёного ромба. Сколы почти под прямым углом считались опасным изъяном, они создавали очаг разрушающей энергии, но боги обещали сделать оружие несокрушимым, и потому Карса подавил свои опасения. А вот с крестовиной придётся подождать, пока не найдётся подходящий материал.
Он не представлял, сколько прошло времени, пока он трудился над мечом. Все прочие заботы исчезли — он не чувствовал ни голода, ни жажды, не замечал, как на стенах пещеры собирается влага, как становится теплее, пока оба они — человек и камень — не покрылись потом. Равно же он не замечал огня, который горел в выложенном камнями очаге, а пламя его, неутомимое, не требующее дров, мерцало странными цветами.
Меч повелевал всем. Кончиками пальцев он ощущал в клинке присутствие друзей-призраков, это чувство отдавалось в каждой кости и мышце Карсы. Казалось, в оружие каким-то неведомым образом проникла и резкая ирония Байрота Гилда, и нерушимая верность Дэлума Торда — нежданные дары, таинственное искажение тем и аспектов, вдохнувшее в меч личность.
Среди теблорских сказаний были песни, восхвалявшие заветное оружие и владевших им героев. Карса всегда считал оружие, обладающее собственной волей, лишь выдумкой поэтов. А те герои, которые были преданы собственными клинками и встретили трагический конец… Ну, Карсе не составило бы труда подобрать из каждого сказания цитаты, свидетельствующие о более очевидных промахах героев и отлично объясняющие их гибель.
Теблоры никогда не передавали оружие наследникам — всё имущество сопровождало умершего, ибо чего стоит призрак, которого лишили приобретённого в земной жизни добра?
И потому кремнёвый меч, обретший форму в руках Карсы, был не похож на всё виденное или слышанное им ранее. Меч улёгся на земле у ног теблора, странно обнажённый, несмотря на обмотанную кожей рукоять. Ни перекрестья, ни ножен. Массивный, жестокий, но притом красивый в своей симметрии, пусть и с потёками крови, оставленными его израненными руками.
Карса наконец ощутил жар в пещере и медленно поднял голову.
Семеро богов стояли перед ним неглубоким полукругом, за их иссохшими, изломленными телами трепетало пламя очага. Они держали оружие, похожее на то, что лежало у ног Карсы, хотя и меньших размеров — впору приземистым фигурам т’лан имассов.
— Вы пришли во плоти, — заметил Карса.
Тот, кого называли Уругалом, ответил:
— Да. Ныне мы свободны от оков Обряда. Цепи, Карса Орлонг, разорваны.
Другой заговорил тихим хриплым голосом:
— Путь Телланн нашёл твой меч, Карса Орлонг.
Шея бога была искромсана, сломана, его голова лежала на плече, едва держалась на мышцах и сухожилиях.
— Он никогда не сломается.
— В дальних пещерах полно сломанного оружия, — хмыкнул Карса.
— Старшее колдовство, — ответил Уругал. — Враждебные Пути. Наш народ сражался во многих войнах.
— Это правда, т’лан имассы, — произнёс теблорский воин. — Я шёл по ступеням, сработанным из тел ваших сородичей. Я видел тела ваших павших, их было не счесть.
Он оглядел семерых существ, стоявших перед ним:
— Какая битва сразила вас?
— Это не имеет значения, Карса Орлонг, — пожал плечами Уругал. — Давние труды, враг, что ныне обратился в пыль, и неудача, которую лучше забыть. Мы знали бессчётные войны, и что они принесли? Яггуты и так были обречены на вымирание, мы лишь ускорили неизбежное. Другие враги заявляли о себе и вставали на нашем пути. Мы были безразличны к их мотивам, ибо ни один из них не стоил того, чтобы мы отступили в сторону. И потому мы убивали их. Снова и снова. Войны без смысла, войны, которые ничего не меняли. Жизнь есть страдание. Существование — даже такое, как наше, — есть сопротивление.
— Только это и стоит знать, Карса Орлонг, — произнесла женщина, известная как ’Сибалль. — В этом вся суть. Камень, море, лес, город — и всякое живое существо — разделяют одну и ту же борьбу. Бытие сопротивляется небытию. Порядок воюет против хаоса, распада, беспорядка. Это, Карса Орлонг, единственная стоящая истина, величайшая из всех истин. Чему поклоняются сами боги, если не совершенству? Недостижимой победе над природой, над её неопределённостью. Для этой борьбы есть много названий. Порядок против хаоса, структура против распада, свет против тьмы, жизнь против смерти. Но все они значат одно и то же.
Т’лан имасс со сломанной шеей заговорил шёпотом, выговаривая слова гудящим речитативом:
— Ранаг захромал. Отбился от стада. Но всё же идёт следом за ним. Ищет защиты стада. Время вылечит. Или ослабит. Две возможности. Но хромому ранагу ведома лишь упрямая надежда. Такова его природа. Айи замечают его и подбираются ближе. Добыча ещё сильна. Но одинока. Айи чувствуют слабость. Будто запах в холодном ветре. Они бегут за спотыкающимся ранагом. И отгоняют его от стада. Однако ранаг по-прежнему упрямо надеется. Он встаёт. Голова опущена, рога готовы сокрушать ребра, отбрасывать врага. Но айи хитры. Покружить и напасть, затем отпрыгнуть. Раз за разом, снова и снова. Голод сражается с упрямой надеждой. Ранаг слабеет. Истекает кровью. Шатается. И тут нападают все айи. Шея. Ноги. Горло. Пока ранаг не падает. И упрямая надежда уступает, Карса Орлонг. Уступает, как и всегда, безгласной неизбежности.
Теблор оскалился:
— Однако ваш новый хозяин укрыл бы этого охромевшего ранага. Он предложил бы ему убежище.
— Мы ещё не построили мост, Карса Орлонг, а ты уже переходишь по нему, — произнёс Уругал. — Похоже, Байрот Гилд научил тебя, как думать, прежде чем потерпел неудачу и умер. Ты и вправду достоин называться предводителем.
— Совершенство — иллюзия, — сказала ’Сибалль. — Поэтому и смертный, и бессмертный стремятся к тому, чего невозможно достичь. Наш новый хозяин хочет изменить правила, Карса Орлонг. Стать третьей силой и навсегда переосмыслить вечную войну порядка и распада.
