И в этот миг, дорогая сестрица, ты поймёшь. Поймёшь, что случилось. Что я сделала. И почему я это сделала.
А дальше? Она не знала. Обычная казнь — слишком просто, это жульничество. В конце концов, наказание — для живых. Приговор должен быть иным: выжить, шатаясь под грузом цепей знания. Приговор не просто жить, а жить с этим; таков единственный ответ на… всё.
Она услышала за спиной хруст щебня под сапогами и обернулась. Без дружелюбной улыбки, сейчас она ни к чему.
— Л’орик. Я счастлива, что ты соблаговолил услышать мою просьбу. Кажется, что ты вырос из этой былой привычки.
Ох, как он прячется от меня, нынче его преследуют тайны, смотрите, как он избегает моего взгляда, — я вижу, как в нём происходит борьба. Он хотел бы мне рассказать. Но ничего не скажет. Мне подвластна вся сила богини, и всё же я не могу поймать этого неуловимого мага, не могу выдавить из него правду. И это само по себе предупреждение — он не тот, кем кажется. Не обычный смертный…
— Я был нездоров, Избранная. Даже короткая прогулка от лагеря вымотала меня.
— Я скорблю о твоей жертве, Л’орик. И потому без задержек перейду к делу. Геборик заперся у себя — он не появляется, не принимает гостей, и это длится уже недели.
Его передёрнуло — и вполне искренне.
— Заперся ото всех, госпожа.
Она вскинула голову:
— Однако ты был последним, кто говорил с ним. Вы долго пробыли в его шатре.
— Я? И это был последний раз?
Не та реакция, которой она ждала. Хорошо, значит, его тайна не связана с Призрачными Руками.
— Да. Был ли он расстроен вашей беседой?
— Госпожа, Геборик давным-давно расстроен.
— Чем?
Их взгляды на мгновение встретились, глаза чародея были шире обычного. Потом он вновь отвёл взгляд.
— Он… скорбит о твоей жертве, Избранная.
Она моргнула:
— Л’орик, я и не подозревала, что мой сарказм так ранит тебя.
— В отличие от тебя, — серьёзно ответил он, — я не шучу. Он скорбит…
— О моей жертве. Что ж, это довольно странно, поскольку он не слишком высоко меня ставил до моего… перерождения. И какую конкретную утрату он отметил?
— Я не знаю. Боюсь, тебе придётся спросить у него самого.
— Значит, ваша дружба не дошла до взаимных исповедей.
На это он не ответил. Ну, он и не мог. Это было бы подтверждением, что ему есть в чём признаться.
Она отвела от него взгляд и вновь принялась рассматривать будущее поле боя. Я могу представить себе построенные армии, да. Но что дальше? Как они станут двигаться? Что возможно, а что нет? Богиня, у тебя нет ответов на такие вопросы. Они ниже тебя. Твоя сила в твоей воле, и только в ней. Но, дорогая богиня, иногда этого недостаточно.
— Корболо Дом доволен этой будущей… ареной.
— Я не удивлён, госпожа.
Она снова посмотрела на него:
— Почему?
Л’орик пожал плечами. Она смотрела, как он подыскивает альтернативу тому, что едва не сказал.
— Корболо Дом хотел бы добиться, чтобы Тавор делала в точности то, что ему нужно. Расположила свои силы здесь или там, но нигде более. Подошла именно отсюда. Сразилась с ним там, где он хочет сражения. В его глазах малазанская армия марширует к месту своей гибели, как будто одним только своим желанием он в силах сделать Тавор безрассудной или глупой. — Л’орик кивнул на огромный котлован. — Он хочет сразиться с ней здесь. Ждёт её здесь. Но зачем ей это?
Озноб усилился, и Ша’ик вздрогнула под плащом. Да, зачем ей это? Уверенность Корболо… а вдруг это лишь бахвальство? Неужели он объявляет нечто простым только потому, что ему так нужно? Но если так, возражал ли ему кто-то из остальных? Камист Релой и его комнатные собачки, Файелль и Хэнарас? Фебрил и Бидитал? Леоман… который сидел с раздражающей полуулыбкой всё время, пока Корболо расписывал предстоящую битву? Как будто он что-то знал… будто он один отличался от остальных. Но его полуулыбка… в конце концов, дурханг тянет этого глупца на дно. Мне нечего от него ждать, а уж тем более — военного гения. Зато Корболо Дому есть что доказывать…
— Опасно, — пробормотал Л’орик, — доверять командующему, который воюет ради того, чтобы устроить резню.
— А ради чего ещё?
Он чуть приподнял брови:
— Разумеется, ради победы.
— Л’орик, разве перебить врагов — не путь к победе?
— В этом, Избранная, и заключается изъян мышления Корболо Дома. Как несколько месяцев назад отметил Леоман, этот изъян касается последовательности. Победа предшествует резне, госпожа. Не наоборот.
Ша’ик уставилась на него:
— Тогда почему ни ты, ни Леоман не возражали, когда мы обсуждали тактику Корболо?
— Обсуждали? — улыбнулся Л’орик. — Избранная, никакого обсуждения не было. Корболо Дом не тот человек, который приветствует обсуждения.
— Как и Тавор, — резко бросила она.
— Это не относится к делу, — ответил Л’орик.
— В каком смысле?
— Малазанская военная доктрина — то, что хорошо понимал Колтейн, но равно и то, что явно упускал из виду Первый Кулак Пормкваль. Тактика нуждается в согласовании. Оригинальная доктрина Дассема Ультора, когда он наконец стал Первым Мечом Малазанской империи. «Стратегия — прерогатива военачальника, но тактика — первое поле битвы, и битва эта происходит в штабном шатре». Собственные слова Дассема. Конечно, такая система основывалась на способных офицерах. Некомпетентные офицеры — такие, как те, что впоследствии просочились в состав…
— Ты об аристократах?
— Если говорить прямо, да. Покупка чинов — Дассем никогда бы не допустил такого — и, насколько я могу судить, Императрица тоже не допускает. Уже нет, во всяком случае. После Отбраковки…
— Да, Л’орик, я знаю. Выходит, по-твоему, личность Тавор не имеет значения…
— Не совсем, госпожа. Связь есть, поскольку тактика — дитя стратегии. И истинная суть личности Тавор придаст форму этой стратегии. Опытные солдаты говорят о «холодном железе» и «горячем железе». Колтейн был холодным железом. Дуджек Однорукий тоже, хотя и не всегда, — он был редкой личностью, способной при необходимости меняться. Но Тавор? Это неизвестно.
— Объясни, что это за «холодное железо», Л’орик.
— Госпожа, эта тема — не моя область знаний…
— Ты определённо дурачишь меня. Объясняй. Сейчас же.
— Ну хорошо, насколько я это понимаю…
— Хватить вилять.
Он откашлялся, затем обернулся и крикнул:
— Маток. Будь добр, подойди к нам, пожалуйста.
