Безусловно, сейчас нужно без промедлений разобраться с Малазанской империей, и для этого Ша’ик — как сосуд силы Вихря — может пригодиться. Эта особая дорога теней была воистину узкой. Бидитал подозревал, что союз Фебрила с напанцем и Камистом Релоем лишь временный. Старый безумец не питает симпатий к малазанцам. Скорее всего, замыслы Фебрила содержали в себе скрытое финальное предательство, которое заключалось во взаимном истреблении всех интересов, кроме его собственных.
И я не могу раскрыть подлинный его смысл — мой недостаток, который не оставляет мне выбора. Я должен… упредить заговорщиков. Должен быть на стороне Ша’ик, поскольку именно её рука сокрушит их.
Раздалось шипение призрачных голосов, и Бидитал в испуге остановился, оторвавшись от своих мрачных раздумий.
И увидел перед собой Фебрила.
— Плодотворна ли была твоя аудиенция у Избранной, Бидитал?
— Как всегда, Фебрил, — улыбнулся Бидитал, удивляясь тому, как дряхлый Высший маг умудрился подобраться к нему так близко прежде, чем его заметили тайные телохранители: — Чего ты от меня хочешь? Уже поздно.
— Час настал, — сказал Фебрил низким, скрипучим голосом. — Ты должен выбрать. Присоединись к нам или отступи в сторону.
Бидитал поднял брови:
— А нет ли третьего варианта?
— Если ты имеешь в виду, что будешь бороться с нами, то ответ, к сожалению, «нет». Правда, я советую пока отказаться от обсуждения этого вопроса. Лучше услышь, какую награду мы тебе уготовили — награду, которую ты обретёшь вне зависимости от того, присоединишься ли к нам или устранишься с нашего пути.
— Награду? Я слушаю, Фебрил.
— Ша’ик сгинет, равно как и Малазанская империя. Семь Городов вновь станут свободными, как и ранее. Однако Путь Вихря останется, вернётся к Дриджне — к культу Апокалипсиса, который всегда находился в сердце восстания. Такой культ нуждается в наставнике, Высшем жреце, сокрытом в грандиозном, богатом храме и надлежащим образом почитаемом всеми. И какой вид ты бы хотел придать этому культу? — Фебрил улыбнулся. — Похоже, ты уже начал, Бидитал. О да, мы знаем о твоих… особых детях. И вот, представь, что все Семь Городов в твоём распоряжении. Все жители Семи Городов, коим оказана честь прислать тебе своих нежеланных дочерей.
Бидитал облизнул губы, его глаза забегали:
— Я должен это обдумать…
— Времени уже не осталось. Стань одним из нас или отступи.
— Когда вы начнёте?
— О, Бидитал, мы уже начали. До прихода адъюнкта с её легионами — считаные дни. Мы уже расставили своих агентов, они все на местах, готовы исполнить данные им поручения. Время колебаний прошло. Решайся. Сейчас.
— Хорошо. Ваш путь ясен, Фебрил. Я принимаю ваше предложение. Но мой культ останется в той форме, какую я для него выберу. Никаких вмешательств…
— Никаких. Таково обещание…
— Чьё?
— Моё.
— А что насчёт Корболо Дома и Камиста Релоя?
Улыбка Фебрила стала шире:
— Чего стоят их клятвы, Бидитал? Корболо Дом уже как-то присягал Императрице. Так же, как он присягнул Ша’ик…
Так же, как и ты, Фебрил.
— Значит, мы — ты и я — понимаем друг друга.
— Воистину, понимаем.
Бидитал смотрел, как Высший маг шагает прочь. Он знал, что меня окружают мои духи-тени, однако презрел их. Не было третьего варианта. Прояви я несговорчивость, я был бы уже мёртв. Наверняка. Я чую холодное дыхание Худа, здесь, в этом проходе. Моя защита оказалась… несовершенна. Но как? Ему нужно было раскрыть источник уверенности Фебрила. Прежде, чем он сможет что-нибудь сделать, прежде, чем сделает хотя бы один-единственный ход. И каким именно должен быть этот ход? Предложение Фебрила… заманчиво.
Однако Фебрил обещал не вмешиваться, хотя и проявил самоуверенное безразличие к могуществу, которым уже обладал Бидитал. Безразличие, основанное на сокровенном знании. Никто не будет пренебрегать тем, о чём ничего не знает. Особенно когда всё уже зашло настолько далеко.
Бидитал продолжил путь к своему храму. Он чувствовал себя… уязвимым. Незнакомое ощущение — и оно вызвало дрожь в его руках и ногах.
Слабое, жалящее покалывание — и оцепенение охватило её лёгкие. Скиллара откинула голову назад, не желая выдыхать, поверив на долю мгновения в то, что её потребность в воздухе исчезла. Затем разразилась кашлем.
— Тихо, — прорычал Корболо Дом, перекатывая к ней через одеяло закупоренную бутылку. — Пей, женщина. И раздвинь завесы — я почти ничего не вижу, так глаза слезятся.
Она услышала стук его сапог, торопливо удаляющийся в одну из задних комнат. Кашель прошёл. Ей казалось, что грудь наполнена густой, приторной жидкостью. Голова кружилась, и она попыталась вспомнить, что случилось пару мгновений назад. Приходил Фебрил. Взволнованный, надо полагать. Что-то насчёт её господина, Бидитала. Пик долгожданного триумфа. Фебрил с Корболо Домом скрылись во внутренних комнатах.
Некогда было время, когда — она ни на йоту не сомневалась в этом — её мысли были ясны, хотя Скиллара подозревала, что большинство их были муторными. Так что нет причин скучать по тем дням. Разве что по самой ясности — её остроте, благодаря которой сосредоточение не требовало усилий. Ей так хотелось служить своему господину — и служить хорошо. С отличием, соответствующим её новым обязанностям, принятым ею новым ролям, которые, возможно, не требовали бы отдаваться мужчинам. Однажды Бидитал станет неспособен, как сейчас, уделять внимание каждой из новых девочек — их станет слишком много, даже для него. Она была уверена, что сможет проводить обрезания, удалять удовольствие.
Конечно, они могут не оценить это освобождение. Поначалу. Но она поможет им. Ласковые слова и много дурханга, чтобы притупить телесную боль… и негодование.
Чувствовала ли она негодование? Откуда взялось это слово, явившееся столь внезапно и неожиданно в её мыслях?
Скиллара села, метнулась с подушек к тяжелым завесам, не пускавшим холодный воздух снаружи. Голая, она, тем не менее, не замечала холода. Лёгкое неудобство от тяжести в неприкрытой груди. Она была беременна дважды, но Бидитал позаботился об этом, дав ей горькое зелье, которое разрушило зародыши и вымыло их прочь из тела. Тогда была такая же тяжесть, и она подумала, уж не осело ли в ней в очередной раз семя напанца.
Скиллара возилась с завязками, пока одна из завес не упала и она не увидела тёмную улицу снаружи.
У входа, в нескольких шагах слева от неё, виднелись два стражника. Оба оглянулись. Лица скрыты шлемами и капюшонами телаб. И кажется, оба продолжают пялиться, хотя и не произносят ни приветствий, ни комментариев.
Странное отупение разлилось в ночном воздухе, как если бы дым, наполнявший комнату в шатре, постоянно держался перед её глазами, затемняя всё, на что она смотрела. Скиллара постояла ещё мгновение, затем двинулась к выходу.
