Бидитал с трудом сконцентрировал взгляд на склонившейся над ним фигуре.
Тоблакай…
— Лучше бы ты оставил её в покое, — тихо и ровно произнёс Карса Орлонг.
Вокруг гиганта собирались призраки — скованные души.
Мы оба — слуги одного бога! Дурак! Дай объяснить! Я могу спасти Ша’ик!
— Но ты не оставил. Знаю я, Бидитал, откуда берут начало твои извращённые желания. Знаю, где источник твоего наслаждения — наслаждения, которое ты крадёшь у других. Смотри внимательно.
Карса Орлонг отложил свой каменный меч и протянул руку между ног Бидитала.
Не раздумывая, сжал её на том, что нащупал.
И начал это вырывать.
Он тянул, пока рука, вымазанная остатками мышц, жил, кровью и другими жидкостями, не выдрала исковерканную находку.
Боль была невыносимой. Она терзала душу. Поглощала его.
Наружу хлынула кровь, обжигающая, словно пламя, даже тогда, когда предсмертный холод начал обволакивать его кожу и проникать в конечности.
Мир перед глазами угасал, пока апатичное, суровое лицо Тоблакая, медленно наблюдавшего за смертью Бидитала, не осталось единственным, что он видел.
Смерть? Да. Какой же ты дурак, Тоблакай…
Карса Орлонг расслабил и убрал руку, которой сжимал его горло.
Бидитал невольно сделал болезненный вдох и начал вопить…
В его рот протолкнули что-то мягкое и покрытое кровью.
— Это тебе, Бидитал. За каждую безымянную девочку, которую ты уничтожил. На. Давись своим наслаждением.
И он давился. Пока не разверзлись Врата Худа…
Там его ждали собранные Владыкой Смерти демоны, чья натура была сродни самому Бидиталу. Демоны, ликуя, кружили вокруг своей новой жертвы.
За жизнь, полную зловещего удовольствия, есть лишь одна цена — вечность в муках.
Ибо даже Худ понимает всю важность равновесия.
Лостара Йил выглянула из оврага и прищурила глаза, надеясь разглядеть что-то во мраке. Она окинула взглядом ярко освещённую звёздами, сияющую пустыню у себя за спиной. А впереди — тьма, окутывающая оазис и сокрытые в нём руины города. Совсем недавно она слышала отдалённый грохот и слабые крики, но сейчас вновь воцарилась тишина.
Воздух становился ужасающе холодным. Лостара нахмурилась, проверила оружие и решила отправляться в путь.
— Не двигайся, — прошептал кто-то в паре шагов справа от неё.
Она повернула голову и нахмурилась ещё сильнее.
— Если ты пришёл поглазеть, Котильон, то зря — не на что тут смотреть. Я привела в чувство Жемчуга, и он даже почти не ругался, несмотря на головную боль. Он там, где-то там…
— Верно, девочка. Но уже возвращается… ибо чувствует, что́ грядёт.
— Того, что грядёт, достаточно, чтобы заставить тебя прятаться тут, со мной?
Окутанный тенью бог будто пожал плечами.
— Иногда разумнее отступить… и ждать. Сама Священная пустыня чувствует приближение древнего врага и восстанет против него, если это потребуется. Но ещё опаснее то, что фрагмент Куральд Эмурланна, который богиня Вихря хочет присвоить, начинает себя проявлять. Она создаёт портал, ворота настолько огромные, что смогут поглотить весь оазис. Таким образом, она заигрывает с бессмертным сердцем Рараку. А ирония заключается в том, что она сама лишь игрушка в руках куда более умного бога, который заполучит этот фрагмент и наречёт своим Домом Цепей. Как видишь, Лостара, Танцовщица Тени, в наших интересах оставаться на месте. Ведь этой ночью, в этом месте война идёт между мирами.
— Это не касается нас с Жемчугом, — упрямилась она, изо всех сил всматриваясь в сумрак. — Мы здесь ради Фелисин…
— И вы нашли её, но тебе её не достать. Как и Жемчугу. Пока что…
— Тогда нам придётся ждать до тех пор, пока путь не будет чист.
— Именно. Как я уже говорил — наберись терпения.
Тени закружились, со свистом пролетая над песком, и бог исчез.
— И тебе пока, — пробурчала Лостара, после чего закуталась в плащ и уселась ждать.
Вооружённые арбалетами убийцы подкрались сзади. Фебрил убил их одного за другим, как только те приблизились, орудуя самыми болезненными заклинаниями из своего арсенала. Теперь его чародейская паутина не указывала на присутствие врагов. И на Корболо Дома, и на Камиста Релоя напали на их же территории. Причём не только призраки, но и, что намного хуже, агенты Малазанской империи. По всей паутине вырезались широкие, залитые кровью тропинки, затмевая ему обзор то тут, то там, но ни одна не тянулась в его сторону… пока. Кроме того, скоро оазис превратится в кошмар наяву, и врагам Фебрила будет не до него перед лицом куда более страшной угрозы.
До рассвета оставалось два колокола. И хотя оазис за спиной окутывала тьма, небо впереди и на востоке относительно ярко освещали звёзды. Всё шло как нельзя лучше.
Кроме того, света звёзд оказалось достаточно, чтобы Фебрил заметил нависшую над ним тень.
— Ты никогда мне особо не нравился, — прогремел голос над ним.
Завизжав, Фебрил попытался броситься вперёд.
Но его без особых усилий схватили и подняли высоко над землёй.
И сломали.
В холодном воздухе раздался хруст лопнувшего, словно тонкая веточка, позвоночника.
Карса Орлонг отшвырнул труп Фебрила прочь. На миг он уставился на звёзды, сделал тяжёлый вздох и попытался очистить разум.
Блёклый голос Уругала кричал в его голове. Именно этот голос и именно эта воля шаг за шагом уводили его от оазиса.
Фальшивый бог племени уридов хотел, чтобы Карса Орлонг… исчез.
Его всё сильнее и сильнее тащили… прочь от того, что грядёт, что вот-вот произойдёт в оазисе.
Но Карса не любил, когда его тащат.
Он вынул меч из колец на ремнях и схватился за рукоять двумя руками, опуская оружие клинком почти в самую землю. Затем Карса Орлонг заставил себя развернуться лицом к оазису.
Сотни призрачных цепей потянулись за ним, напряглись и начали тянуть.
Теблор зарычал себе под нос и наклонился вперёд. Я владыка этих цепей. Я, Карса Орлонг, никому не подчиняюсь. Ни богам, ни душам убитых мной. Я буду иди вперёд до тех пор, пока вы не прекратите сопротивляться или пока не порвутся цепи.
И кроме того, я оставил коня в каменном лесу.
Двойной вой разорвал ночное небо над оазисом, неожиданно и свирепо, словно раскаты грома.
Карса Орлонг улыбнулся. Они уже здесь.
Он слегка приподнял остриё своего клинка и рванулся вперёд.
Но как оказалось, этого не хватило, чтобы разорвать цепи. Натяжение неожиданно исчезло и, по крайней мере на эту ночь, всякое сопротивление воле Тоблакая прекратилось.
