Он покинул выступ и, спустившись по склону, вновь исчез в сумраке.
Кулак Гэмет лежал на своей койке. Из-за стеснения в горле он едва мог дышать.
В голове бушевал шум, который барабаном отбивала боль, исходящая из точки чуть выше и позади правого глаза.
Боль, подобной которой он ещё никогда не ощущал, заставляла его переворачиваться на бок на скрипящей и качающейся койке, когда тошнота брала своё и блевотиной вырывалась изо рта прямо на пол. Но пустота в животе никак не облегчала нестерпимую боль в голове.
Глаза были открыты, но он ничего не видел.
Головные боли приходили и раньше. Каждый день — с тех самых пор, как он упал с коня. Но никогда не было так плохо.
Пока он извивался от боли, на ладони вновь открылась едва зажившая рана от ножа; когда Гэмет пытался выцарапать боль из головы, липкая кровь размазалась по всему лбу и лицу. Рана будто пылала в огне, и эта боль обжигала вены Кулака.
Издавая стоны, он сполз с койки и, свесив голову вниз, попытался устоять на четвереньках, несмотря на пробирающую волнами дрожь.
Я должен двигаться. Должен действовать. Сделать что-то. Что угодно.
Я должен…
Пробел в памяти — и вот он уже стоит возле полога палатки. Под весом доспеха, в рукавицах и шлеме. Боль куда-то уходила, оставляя за собой прохладную пустоту.
Ему нужно было выйти наружу. Найти своего коня.
Гэмет направился прочь от палатки. С ним заговорила стражница, но Кулак отмахнулся от женщины и поспешил в сторону стойла.
Поскакать. Выехать. Давно пора.
Вот он уже подтягивает подпругу седла, ожидая, когда конь выдохнет, чтобы затянуть её на один зубец туже. Умный конь. Из конюшни Паранов, разумеется. Быстрый и почти неутомимый. Всё ждёт ошибки наездника, чтобы посоревноваться с ним за право быть главным, но этого стоило ожидать от такого великолепного жеребца.
Гэмет вскочил в седло. Было здорово вновь ехать верхом. Он двинулся в путь, съезжая по склону, обогнул угловатый остров и поскакал прямо в долину, прислушиваясь к шуму земли под копытами.
Впереди он увидел три фигуры, стоявшие на выступе, и совершенно не удивился их присутствию. Они то, что грядёт. Эти трое.
Нихил. Бездна. И паренёк по имени Свищ.
Последний повернулся к остановившемуся рядом с ними Гэмету. Кивнул:
— Виканцы и малазанцы заходят с флангов, Кулак. Но ваша атака пройдёт прямо по основному скату к лагерю «Живодёров».
Он указал туда пальцем.
Долина была заполнена пешими солдатами и всадниками, которые двигались сквозь густой сумрак. До Гэмета доносились шорох доспехов и стук бесчисленных лошадиных копыт. Он мог разглядеть неаккуратно повисшие знамёна и флаги.
— Езжайте к ним, Кулак, — сказал Свищ.
Он отдал честь ребёнку, после чего ударил пятками по бокам своего коня.
Чёрная и ржаво-красная броня, шлемы с забралами и нащёчниками, короткие копья и каплевидные щиты, грохот бесчисленных сапог — он ехал рядом с одной колонной, осматривая отряды пехоты.
Потом мимо пронеслось поглотившее его крыло кавалерии. Один из всадников ехал близко к Кулаку. Голова, закованная в шлем с драконьими крыльями, повернулась к нему.
— Поскачешь с нами, солдат?
— Я не могу, — ответил Гэмет. — Я — Кулак и должен командовать.
— Не сегодня, — возразил воин. — Сражайся бок о бок с нами, как и надлежит солдату. Помнишь старые битвы? Те, в которых всё, что от тебя требовалось, — защищать товарищей рядом. Такой будет сегодняшняя. Оставь узы командования аристократам. Поскакали с нами к свободе. И славе.
Гэмет ощутил дикий восторг. Боль в голове прошла. Он чувствовал, что его кровь бушует, как огонь. Он хотел этого. Да, именно этого он и хотел.
Гэмет выхватил меч из ножен, наполнив холодный воздух характерным скрежетом и его эхом.
Человек в шлеме засмеялся:
— Ты с нами, солдат?
— С вами, друг.
Они добрались до основания выложенного булыжником склона, замедлившись, чтобы сомкнуть строй. Широкий клин начал взбираться вверх по склону, выбивая копытами искры из камней.
«Живодёры» ещё даже не подняли тревогу.
Дураки. Они всё проспали. Или, может быть, колдовство заглушило звуки нашей подготовки. Точно, наверное, это дело рук Нихила и Бездны. Они ведь ещё там, на уступе по другую сторону долины.
Ротный знаменосец был всего в паре лошадей слева от Гэмета. Кулак косился на знамя, гадая, почему никогда раньше его не видел. В нём угадывалось что-то общее с хундрильским, хотя флаг и был кое-где порван и сильно изношен. Значит, клан «Выжженных слёз», что похоже на правду, учитывая древнюю броню на его соратниках. Древнюю и, по правде говоря, частично прогнившую. Её слишком долго держали в сундуках — моль и другие насекомые уже вовсю полакомились, но бронза выглядит вполне сносно, разве что грязновата и кое-где помята. Думаю, мне стоит как-то поговорить с их вождём…
В голову приходили спокойные, оценивающие мысли, а конь выстукивал копытами рядом с остальными. Гэмет бросил взгляд вверх и увидел гребень прямо перед собой. Он высоко поднял свой длинный меч и свирепо завопил.
Клин перескочил гребень, сметая ряды ничего не подозревающих «Живодёров», которые мирно спали в своих траншеях.
Отовсюду раздавались приглушённые, едва слышные крики. Казалось, что ветром доносит звуки битвы, проходившей в лиге от них. Гэмет взмахнул клинком, перехватив взгляд перепуганного «Живодёра». Рты распахивались, чтобы издать крик, но оттуда вырывался едва слышный звук, словно песок поглощал его так же жадно, как он это делает с кровью и желчью.
Крыло неслось над траншеями, размахивая почерневшими мечами и рубя всех вокруг. Восточный склон заняли виканцы. Гэмет увидел их штандарты и ухмыльнулся. Ворона. Дурной Пёс. Куница.
С непроглядно-чёрного неба спустился рой бабочек, порхая над бойней в траншеях.
На западном склоне сверкала морантская взрывчатка, взрывы отдавались глухими отзвуками в земле, тамошняя бойня раскинулась перед Гэметом, словно отдалённая панорама, происходящее вдали стало похожим на какую-то фреску — картину, где в вечном сражении застыли древние армии.
Они пришли по души «Живодёров». По души тех, кто вырезал безоружных малазанцев: и солдат, и гражданских, упрямых и бегущих прочь, отчаявшихся и беспомощных. Пришли за «Живодёрами», которые посвятили свои души предательству.
Битва продолжалась, но перевес был невообразимый. Почему-то казалось, что противники не в состоянии предпринять никаких оборонительных действий. Они просто подыхали в своих траншеях. Бегущих врагов насаживали на копья и пики или давили копытами коней.
