Адъюнкт тяжело вздохнула.
Краем глаза Кенеб заметил движение и повернул голову: к ним ехал Тин Баральта — в сопровождении двух солдат в изодранных лохмотьях. Оба небриты, волосы длинные и спутанные. Скакали оба на конях без сёдел.
Кулак натянул поводья. Лицо его потемнело от гнева.
— Адъюнкт! Коготь украл тело Ша’ик!
Кенеб заметил, что женщина тоже приближается — пешком, осталось ещё два десятка шагов. И выглядела она… довольной собой.
Тавор проигнорировала заявление Тина Баральты, разглядывая двух оборванных солдат.
— А вы кто? — поинтересовалась она.
Старший их двоих отдал честь:
— Капитан Добряк, адъюнкт, Ашокский полк. Нас держали в плену в лагере «Живодёров». Меня и лейтенанта Пореса.
Кенеб вздрогнул, затем наклонился в седле. Да, узнал, хоть и грязный же…
— Капитан! — грубовато поприветствовал он Добряка.
Тот прищурился, затем скривился:
— Кенеб.
Тавор откашлялась, затем спросила:
— Только вы двое остались из всего полка, капитан?
— Никак нет, адъюнкт. По крайней мере, мы думаем, что…
— Позже расскажете. Идите, приведите себя в порядок.
— Есть, адъюнкт.
— Но сперва — ещё один вопрос, — сказала она. — В лагере «Живодёров»…
Добряк невольно сотворил охранное знамение.
— Дурная ночка там выдалась, адъюнкт.
— У вас шрамы от кандалов.
Добряк кивнул:
— Ровно перед рассветом явилась пара «мостожогов» и выжгла замки.
— Что?!
Капитан жестом приказал лейтенанту идти за собой и бросил через плечо:
— Не волнуйтесь, они уже мёртвые были.
И оба поскакали в лагерь.
Тавор встряхнулась, затем обратилась к Кенебу:
— Вы с ним знакомы? Это вызовет проблемы, капитан?
— Нет.
— Хорошо. Значит, он не обидится, что вас произвели в Кулаки. А теперь скачите к своему легиону. Мы последуем за бегущими племенами. Даже если придётся весь континент пересечь, я их загоню в угол — и уничтожу. Когда я закончу, от этого мятежа останется только пепел на ветру. Вы свободны, Кулак Кенеб.
— Есть, адъюнкт.
Он подобрал поводья.
— Оружие к бою! — внезапно рявкнул Темул.
Все обернулись и увидели всадника, галопом несущегося с холма, на котором утром стояла Ша’ик.
Кенеб прищурился, обнажая меч. Что-то тут не так… масштаб не совпадает…
Небольшой взвод из легиона Блистига назначили в охранение адъюнкта, и теперь солдаты выдвинулись вперёд. Возглавлял их один из офицеров Блистига, Кенеб его узнал — это был не кто иной, как Прищур. Убийца Колтейна стоял теперь совершенно спокойно, разглядывая приближавшегося всадника.
— Да это же, — прорычал он, — теломен тоблакай! На растреклятом яггском коне!
Солдаты подняли арбалеты.
— А что это волочится за конём? — поинтересовалась женщина, которая только что подошла пешком — в ней Кенеб с опозданием узнал одну из офицеров Тина Баральты.
Бездна вдруг зашипела, и оба виканских колдуна отшатнулись.
Головы. Каких-то демонических тварей…
Все приготовились к бою, но адъюнкт подняла руку:
— Стойте. Он не обнажил оружия…
— У него меч каменный, — прохрипел Прищур. — Т’лан имасский.
— Только побольше, — сплюнул в пыль один из солдат.
Все молчали, пока огромная, окровавленная фигура подъезжала всё ближе.
Великан остановился в десяти шагах.
Тин Баральта наклонился и сплюнул на землю.
— Я тебя знаю, — пророкотал он. — Ты — телохранитель Ша’ик…
— Молчи, — перебил тоблакай. — У меня есть слова для адъюнкта.
— Говори же, — сказала Тавор.
Великан оскалил зубы:
— Когда-то, давным-давно, я нарёк малазанцев своими врагами. Я был молод. Мне нравилось давать торжественные обеты. Чем больше врагов, тем лучше. Таким я был прежде. Но изменился. Малазанцы, вы мне больше не враги. Потому — я не убью вас.
— Мы очень рады, — сухо проговорила Тавор.
Тоблакай долго разглядывал её.
За это время сердце Кенеба начало отчаянно биться в груди.
Затем великан улыбнулся:
— Это правильно.
С этими словами он развернул яггского коня и поскакал на запад по равнине. За всадником покатились, подпрыгивая, головы гигантских псов.
Кенеб неровно вздохнул.
— Уж простите за такие слова, — прохрипел Прищур, — да только сдаётся мне, что этот ублюдок был прав.
Тавор обернулась и взглянула на старого солдата.
— С этим наблюдением, — проговорила она, — я спорить не стану.
Кенеб вновь подобрал поводья.
Поднявшись на гряду, лейтенант Ранал резко натянул поводья, так что конь встал на дыбы на фоне неба.
— Ох, боги мои, да пристрелите ж его кто-нибудь.
Скрипач не стал оборачиваться, чтобы выяснить, кто это сказал. Не до того было — он со своей лошадью едва справлялся. В жилах твари текла виканская кровь, и она, похоже, была совсем не прочь пустить кровь Скрипачу. Ненависть оказалась взаимной и искренней.
— Что этот ублюдок задумал? — спросил Спрут, подъезжая к сержанту. — Мы ведь даже Геслеров взвод позади оставили, а Бордук вообще Худ знает где.
Взвод нагнал лейтенанта на древней насыпной дороге. К северу раскинулись безмерные дюны пустыни Рараку, над ними поблёскивало жаркое марево.
Ранал развернул коня к солдатам. Затем указал на запад:
— Видите их? У вас что, глаза повылазили?
Скрипач склонился набок и сплюнул пыль. Затем прищурился, глядя туда, куда указывал Ранал. Два десятка всадников. Воины пустыни, арьергард, скорее всего. Скачут быстрым галопом.
— Лейтенант, — сказал он, — живёт в этой пустыне такой паук. Ползает под песком, но волочёт сверху длинный как бы змеиный хвост, который всякий оголодавший хищник обязательно увидит. Паук большой. Падает с неба ястреб, чтоб ухватить змею, а попадает прямо в брюхо этому пауку…
— Довольно нести чушь, сержант! — рявкнул Ранал. — Они там потому, что слишком поздно ушли из оазиса. Скорее всего, были чересчур заняты — мародёрствовали так, что даже не заметили, как Ша’ик проткнули насквозь, «Живодёров» перебили, а остальные задали стрекача так, что только копыта лошадок сверкали. — Он яростно воззрился на Скрипача. — Я хочу получить их головы, ты, реликт седоусый!
