Байрот его предал, предал всех уридов. Никакой отваги не было в последнем его деянии. Наоборот! Ведь они нашли врагов всего народа теблоров. Охотников, которые собирают теблорские трофеи. Эти вести должны услышать воины всех племён, и принести эти вести — задача Карсы.
Он — не сунид, и нижеземцы это скоро узнают.
Гниль поднялась вверх по пруту. Карса выгреб влажную, мягкую массу, насколько хватило длины наконечника. Затем переключился на вторую цепь. Сначала следует испытать брус, на котором держится цепь, сковавшая его ноги.
Невозможно было понять, ночь снаружи или день. Иногда по доскам над головой топали тяжёлые сапоги, но слишком бессистемно, чтобы можно было уверенно отмечать ход времени. Карса трудился непрестанно, прислушиваясь к кашлю и стонам нижеземцев, прикованных дальше вдоль бревна. Он и представить не мог, что́ же совершили эти дети, чтобы заслужить такую кару от сородичей. Самым жестоким приговором у теблоров было изгнание, и его приберегали для тех, кто своими действиями осознанно поставил под угрозу существование деревни, — от непростительной беспечности до убийства родичей. Изгнание обычно приводило к смерти, но и ту приносил виновному лишь голод духа. Как и долгое заключение, пытки не были в чести у теблоров.
С другой стороны, подумал он, может, эти нижеземцы болеют от того, что дух в них умирает. В древних легендах сохранился шёпот о том, что некогда у теблоров тоже были рабы — это слово, понятие было ему знакомо. Владеть жизнью другого, поступать с ней, как заблагорассудится. Неудивительно, что дух у рабов голодает.
Карса не собирался морить свой дух голодом. Его защищала тень Уругала.
Он спрятал наконечник в поясе. Прислонившись спиной к стенке ямы, упёрся стопами в бревно по обе стороны от прута, затем медленно выпрямил ноги. Цепь натянулась. С другой стороны ствола железный прут с хрустом и треском начал уходить в глубь древесины.
Оковы врезались в укрытые шкурами лодыжки.
Карса удвоил усилия. Послышался громкий хруст, а затем прут застыл и уже не поддавался. Карса медленно расслабился. Пнул прут стопой, и тот вновь выскочил с противоположной стороны. Теблор немного передохнул, затем опять принялся за дело.
Дюжина попыток позволила выбить штырь на три пальца вверх от начального положения. Грани прута смялись от борьбы с деревом. Оковы прорезали шкуры и теперь поблёскивали от крови.
Карса опёрся спиной на влажную глину, ноги его дрожали.
Наверху вновь прогрохотали сапоги, затем крышка люка поднялась. По лестнице спустился свет фонаря, в котором Карса различил безымянного охранника.
— Эй, урид, — окликнул тот. — Ты ещё жив?
— Подойди поближе, — низким голосом прорычал Карса, — и я тебе покажу, насколько оправился.
Нижеземец расхохотался:
— Похоже, мастер Сильгар был прав! Видно, придётся попотеть, чтобы сломить твой дух. — Охранник продолжал стоять на середине приставной лестницы. — Твои родичи-суниды вернутся через день-другой.
— Нет у меня родичей, которые приняли рабскую жизнь раба.
— Странно, ведь если так, ты бы уже попытался покончить с собой.
— Думаешь, я раб потому, что закован в цепи? Тогда подойди ближе, ребёнок.
— «Ребёнок», да. Всё то же удивительное презрение, хотя ты сам оказался отдан на милость нам, «детям». Ладно, не важно. Цепи — это только начало, Карса Орлонг. Мы тебя сломаем. Если бы тебя взяли охотники за головами на плато, сейчас ничего бы уже не осталось от хвалёной теблорской гордыни, не говоря уж о непокорстве. Суниды обожествят тебя, Карса Орлонг, за то, что ты перебил целый лагерь охотников за головами.
— Как тебя зовут? — спросил Карса.
— А что?
Урид улыбнулся в полумраке:
— Что бы ты ни говорил, а всё равно боишься меня.
— Вот уж нет.
Однако Карса расслышал тревогу в голосе охранника и заулыбался шире.
— Так назови своё имя.
— Дамиск. Меня зовут Дамиск. Я был следопытом в армии Серого Пса во время малазанского завоевания.
— Завоевания. Видно, вы проиграли. Так чей же дух сломлен, Дамиск Серый Пёс? Когда я напал на ваш отряд у нагорья, ты сбежал. Оставил тех, кто тебя нанял, на произвол судьбы. Сбежал, как сбежал бы трус, сломленный человек. Поэтому теперь ты здесь. Ибо я скован и не могу до тебя добраться. Ты пришёл не для того, чтобы сказать мне слова, но потому, что не можешь от этого удержаться. Хочешь насладиться триумфом, злорадствовать, но пожираешь сам себя изнутри и потому не испытываешь истинного удовлетворения. Но мы оба знаем, что ты придёшь снова. И снова.
— Я, — прохрипел Дамиск, — посоветую своему господину отдать тебя выжившим охотникам за головами. И приду — посмотреть…
— Разумеется, придёшь, Дамиск Серый Пёс.
Нижеземец попятился вверх по лестнице. Свет фонаря бешено заметался по рабской яме.
Карса расхохотался.
В следующий миг крышка люка с грохотом захлопнулась, и вернулась тьма.
Воин-теблор замолчал, затем вновь упёрся стопами в бревно.
Его остановил слабый голос на другом конце траншеи.
— Великан!
Сказано было по-сунидски, но голос принадлежал ребёнку.
— Мне нечего тебе сказать, нижеземец, — прорычал Карса.
— А мне и не нужно ничего говорить. Я чувствую, что ты тормошишь это Худово бревно. Ты преуспеешь в том, что начал?
— Я ничего не начал.
— Ну и ладно. Значит, показалось. Мы тут умираем — все остальные. Смертью ужасной и крайне унизительной.
— Видно, вы совершили великие проступки…
Ответный смех сорвался в хриплый кашель.
— Вот уж да, великан. Воистину так. Мы не приняли владычества малазанцев, поэтому не сдали оружие, а скрылись в холмах и лесах. Совершали набеги, устраивали засады, беспокоили их как могли. Отлично веселились. Пока эти ублюдки нас не изловили.
— Ты был беспечен.
— Вы втроём с горсткой треклятых собак напали на целый город! И это меня ты зовёшь беспечным? Что ж, тогда уж можно сказать, что мы оба такие, раз здесь оказались.
Карса поморщился, ибо в этих словах была правда.
— Что тебе нужно, нижеземец?
— Твоя сила. Нас, живых, тут ещё четверо, хотя лишь я ещё не потерял сознания… и почти не утратил ясности мысли. Настолько, чтобы понимать всю унизительность своего положения.
— Слишком много болтаешь.
— Это ненадолго, уверяю тебя. Можешь ты поднять это бревно, великан? Или провернуть его несколько раз?
Карса довольно долго молчал.
— Какой в этом прок?
— Укоротятся цепи.
— Мне незачем укорачивать их.
