И в этих истинах, как подозревал Геборик, крылась тайна. Бидитал не всегда был Высшим магом. Во всяком случае, не в смысле титула. На дхобрийском языке он именовался Рашан’эйс. Верховный жрец культа Рашана, существовавшего задолго до того, как Трон Тени был снова занят. Извращённым людским умам казалось, что нет ничего предосудительного в поклонении пустому престолу. Не более странно, чем преклонять колени перед Вепрем Лета, перед богом войны.
Культ Рашана не слишком хорошо принял восхождение Амманаса — Престола Тени — и Узла в качестве высшей силы на Пути Тени. Хотя сам Геборик знал об этом не много, но, похоже, в культе произошёл раскол. В стенах храма пролилась кровь, и среди верных остались только те, кто признал власть новых богов. Ожесточённые и зализывающие раны, изгои отступили в тень.
Изгои вроде Бидитала.
Хоть и потерпевшие поражение, но, как подозревал Геборик, не окончательное. Потому-то храмы Меанаса в Семи Городах слишком подражают этим руинам своим архитектурным стилем… будто бы они — прямые наследники ранних культов этих земель…
Изгнанный Рашан’эйс нашёл убежище у Вихрь. Ещё одно доказательство веры Геборика в то, что Вихрь — всего лишь фрагмент рассыпавшегося Пути, и этим рассыпавшимся Путём была Тень. И если это так, что за скрытая цель удерживает Бидитала рядом с Ша’ик? Вправду ли он верен Дриджне-Апокалипсису, этому священному пожарищу во имя свободы? Ответы на такие вопросы приходят не скоро, если приходят вообще. Неизвестным игроком, незримым течением под этим восстанием — на самом деле под само́й Малазанской империей — являлся новый правитель Тени, вместе со своим смертоносным спутником. Амманас, Престол Тени, в прошлом — Келланвед, император Малаза и завоеватель Семи Городов. Котильон, в прошлом — Танцор, глава Перстов и самый смертоносный из имперских убийц, более смертоносный, чем сама Стерва. Нижние боги, что-то кроется за этим… И мне теперь интересно — чья же это война?
Встревоженный такими мыслями, беспокоившими его на пути к жилищу Бидитала, Геборик не сразу понял, что кто-то окликает его по имени. Он напряг зрение, чтобы приглядеться и отыскать зовущего, и внезапно оцепенел оттого, что чья-то рука опустилась ему на плечо.
— Извини, если напугал тебя, Призрачные Руки.
— А, Л’орик, — ответил Геборик, наконец узнав высокую фигуру в белой мантии. — Вот уж никак не ожидал здесь твоего появления.
Слегка огорчённая улыбка.
— Печально, что моё присутствие для тебя — явление неожиданное и пугающее… Если только ты не употребил это слово по невнимательности.
— По небрежности, ты хотел сказать. Верно. Я побывал у Леомана и невольно надышался дымом дурханга. Я имел в виду, что редко вижу тебя здесь, вот и всё.
— Потому-то у тебя такое встревоженное лицо, — пробормотал Л’орик.
Из-за встречи с тобой, дурханга или Леомана? Долговязый маг — один из троих чародеев Ша’ик — по своей природе не был склонен ни к общительности, ни к пафосу. Геборик не имел ни малейшего представления, какой Путь этот человек использует для чародейства. Возможно, это знала только Ша’ик.
Спустя мгновение Высший маг продолжил:
— Направление твоих шагов указывает на визит к определённому обитателю Круга. Кроме того, я чувствую в тебе яростную бурю эмоций, по которой можно догадаться о надвигающемся столкновении, явно гневном.
— Хочешь сказать, я могу повздорить с Бидиталом, — проворчал Геборик. — Проклятье, ну да, ещё как могу.
— Я сам только недавно от него, — сказал Л’орик. — Позволь тебя предупредить: он чем-то очень встревожен и оттого вспыльчив.
— Возможно, чем-то из сказанного тобой, — дерзко заметил Геборик.
— Вполне возможно, — неохотно согласился маг. — И коли так, приношу извинения.
— Клыки Фэнера, Л’орик, что ты делаешь в этом проклятом гадючьем войске?
Снова огорчённая улыбка, затем пожатие плеч.
— В племенах Матока есть мужчины и женщины, танцующие со змеями-огнешейками — теми, которых иногда находят в густых травах. Это сложный и, несомненно, опасный танец, посему он и обладает определённым очарованием. В таких упражнениях есть своя прелесть.
— Ты наслаждаешься риском, даже если рискуешь своей жизнью.
— Могу ли в свою очередь спросить, почему ты здесь, Геборик? Ищешь ли возможности вернуться к своему ремеслу историка и тем самым гарантировать, что рассказ о Ша’ик и Вихрь будет поведан? Или ты и вправду попался в сети верности благородному делу борьбы за свободу? Не можешь же ты, в самом деле, сказать, что одновременно делаешь и то и другое, так ведь?
— В самом лучшем случае я был посредственным историком, Л’орик, — пробормотал Геборик, отказываясь уточнять остальные причины — ни одна из которых не была по-настоящему важной, поскольку Ша’ик в любом случае вряд ли его отпустила бы.
— Ты нетерпелив по отношению ко мне. Ладно, не смею тебя задерживать, — Л’орик слегка поклонился и отступил назад.
Геборик ненадолго замешкался, глядя уходящему вслед, затем продолжил свой путь. Бидитал встревожен, вот как? Спором с Л’ориком или чем-то иным — скрытым? Перед ним предстало жилище Высшего мага — выгоревшие на солнце, закопчённые стены и остроконечная крыша шатра фиолетовым пыльным пятном нависли над приземистыми, массивными камнями фундамента. Прямо у полога съёжилась грязная, обгоревшая на солнце фигура, бубнящая что-то на чужеземном языке из-под скрывающих лицо длинных засаленных прядей каштановых волос. У фигуры не было кистей и ступней, на обрубках виднелись старые рубцы, тонкие, но всё ещё сочащиеся молочно-жёлтым гноем. Одной из своих культей человек рисовал в густой пыли широкие узоры, окружая себя изображением цепей — виток за витком, и каждый покрывал те, что были нарисованы прежде.
Этот принадлежит Тоблакаю. Его шедевр… Сульгар? Сильгар, натий. Этот человек был одним из многих искалеченных, больных и обездоленных жителей Храмового Круга. Геборику стало интересно, что привлекло натийца к шатру Бидитала.
Он подошёл ко входу. Полог был откинут на племенной манер: традиционный знак искреннего гостеприимства, сообщение о радушии хозяина. Когда Геборик наклонился, чтобы войти внутрь, Сильгар зашевелился и резко вскинул голову:
— Брат мой! Я видел тебя раньше, да! Калека — мы родичи! — выкрикнул он на путаной смеси натийского, малазанского и эрлинского.
Натий улыбнулся, обнажив ряд гнилых зубов:
— Плоть и дух, да? Мы, ты и я, единственные честные смертные здесь!
— Как скажешь… — пробормотал Геборик и вошёл в Бидиталову обитель, сопровождаемый кудахтаньем Сильгара.
Для того чтобы очистить просторные внутренние покои, не предприняли никаких усилий. На песчаном полу валялись вразброс кирпичи и щебень, растрескавшиеся куски затвердевшего раствора и черепки. Там и тут среди вместительного пространства находилось с полдюжины предметов мебели. Здесь стояло большое, низкое дощатое ложе, покрытое толстыми тюфяками. Перед кроватью выстроились неплотным рядом четыре трёхногих складных стула со спинками, как если бы Бидитал имел привычку выступать перед служителями или учениками во время аудиенций. Дюжина небольших масляных ламп занимала почти всю поверхность стоявшего рядом столика.
