– Ничего необычного, – просто и опустив взгляд, ответил Слабачок.
– Но их никто не заставляет, – неожиданно продолжила разговор Кукляшка.
– Кого не заставляют?.. Кто не заставляет? – ещё не пришёл в себя Слабачок.
– Ну, муравьишек никто не заставляет нас катать. А что, лучше, чтобы они нас по-прежнему обижали? – с обидчивой подозрительностью спросила Кукляшка.
– Либо нам вас обижать, либо вам нас объезжать? – запротестовал вопросом Слабачок, глубоко вздохнув, не поднимая глаз и глядя глубоко в себя.
– Ты думаешь, они (то есть вы) потеряли свободу??
– Может, и думаю.
– Но запрет: делать плохое – разве он часть несвободы? Или он одно из условий свободы? – спросила для чего-то Кукляшка.
– Для тех, кто хочет делать плохое – он из несвободы.
– А кто запрет на плохое носит в себе – тот свободен?!
– Свободен от зла в себе.
– Как мы?
– Как мы.
– И муравьишки, хоть и везут нас, а свободны, потому что хотят нас везти! Вот! – доказала Кукляшка свободу муравьишек. И, довольная, успела поймать ртом и проглотить падающую каплю нектара.
– Но такая свобода их тяготит, а раз свобода тяготит – это уже не свобода.
– Привычка освобождает!
– От чего?
– От напряжения.
Слабачок:
– Закабаляет.
– В чем?
– Ограждает от нового.
– А лучше вы становитесь, всё-таки из-за нас! Вот! – игриво, льстиво и непререкаемо возразила Кукляшка.
– Оседлали, и ещё хвали вас, да?! – продолжал протестовать Слабачок.
– Ой, получается, что из-за тебя, из-за тебя, Слабачок, муравьишки исправились, улучшились!.. И не могут без нас… – говоря льстиво-насмешливо и шутливо улыбаясь, добавила она.
– И без меня, не могли без вас и не могут. А перестаём вас задирать лапками, начинаете задирать нас словами!
– Ой-ой-ой!.. Ну, не обижайся… Но чем сил, нося нас и из-за нас, тратите больше, значит, тем и сил у вас и становится больше.
– Ну да, а без вас муравьишки так и остались бы слабачками?! – ударяя иронией, не сдавался Слабачок.
В этот момент появился рой пчелок-шалунишек. Шалуньки-пчелки всегда вокруг кого-нибудь летают, потихонечку кусают, что-нибудь в кого-нибудь кидают-облепляют, обычно мёдом, реже сажей, или чем-нибудь обсыпают: цветочной пыльцой, дорожной пылью или какой другой.
– Кукляшка, пчелки-шалуньки! Пригнись! – крикнул Слабачок и приготовился от них отмахиваться.
Но рой жужжащих шалунек с мешочками в лапках к Кукляшке подлетели, над ней на трепещущих крылышках зависли, в мгновение ока мешочки развязали и пыльцу на Кукляшку всю повытрясли, да так быстро, что даже Слабачок ничего поделать не успел.
А когда Слабачок смог лапкой на них замахнуться, они уже и похихикали, и похохотали, и, кружась в воздухе, ужужжали.
На Слабачка от просыпанной на Кукляшку пыльцы напали чёхи и обчихи. А когда, начихавшись, он поднял на неё голову, то оказалось, что обсыпана она сверху донизу пыльцой золотой! А эта пыльца не просто стирается! Слабачок попытался посдувать с неё пыльцу, да ничего у него не вышло. Сам только стал позолоченным.
А Кукляшка, уткнув лицо в ладошки, заплакала и негодных пчёлок заругала!
– Негодные пчёлки! Теперь мне никогда не отмыться – не очиститься!
Отойдя на несколько шажков назад, раскрыв рот от удивления, Слабачок произнёс:
– Кукляшка, да ты золотая! Пчёлки не поленились и полетели на самый верх горы, и нашли там редчайший и только там растущий Голькас цветок! У его плодов золотая кожура, его лепестки покрыты золотой плёнкой, а золотая пыльца в самих цветах!
– Но ещё не известно, когда я буду иметь свой собственный цвет! Хны! Хны!
– Но зато ты будешь очень долго не такой, как все! Ты одна будешь золотой!
– Правда… так лучше? – посмотрев на Слабачка одним глазом из под ладошек и с лёгкой улыбкой спросила Кукляшка.
– Правда! – сказал зачарованно Слабачок!
Тогда Кукляшка отряхнулась и, как ни в чём не бывало, продолжила прежний разговор:
– И каждый управляемый, когда бежит туда, куда надо, учится управлять собой. Вот.
– Это ты о чём? – ещё не придя в себя, переспросил Слабачок. – Ах, да… Учится сам, когда его учат! Поэтому им сейчас и указывают, куда надо… и даже те муравьинки, которые сами не знают «куда?».
– Со временем будут знать: «куда?». Что тут волноваться? – залукавила Кукляшка.
– Ага, одни уже знают, куда погоняют, а другие – скоро узнают?! Себя всегда оправдаете?! Может, не знаете куда, так и не указывайте?
– Не погоняют, а управляют-помогают! – лаского-лукаво проговорила Кукляшка. И вообще, чтобы управлять собой, нужно, чтобы сначала поуправлял кто-то тобой. Если сможешь слушаться других, сможешь слушаться и себя, – показала Кукляшка высоту мудрости!
– Ага. Получается, вы нас ещё и учите быть управляемыми, и справляться нам с самими собой?! Но вы, муравьинки, умея слышать и слушаться только себя, разве умеете слышать и слушаться других?
– А кого это мы должны слушаться?
– Вот-вот! Значит, с самими собой справляться-то вы и не можете! И не хотите! – сделал резко-справедливый вывод Слабачок и продолжил: – И… вам вот никого слушаться и не надо, а вот нам, видите ли, надо! И кого?! Вас, слабейших! Да, ещё и с помощью верёвочек! – возмущенно, но как-то замедленно закончил он.
– Ой, откуда ты о нас так много знаешь, если твоё время так же мало, как и ты сам?
– Я думаю, что мои знания – это та же сила, и она, так же как и сила носить камни, вошла в меня… не знаю откуда.
– А всё таки, откуда?
– Откуда? Отовсюду! – отвечая на вопрос, Слабачок показал передними лапками на всё вокруг.
– Но вокруг пустота?!
– В пустоте всё! Всё из пустоты, – сказал Слабачок загадочные слова.
– И мы?
– И мы.
Кукляшка перешла на прежний разговор:
– Но, Слабачок, вы же, муравьишки, ещё не знаете, что мы для вас значим? А думаете, что мы для вас не значим ничего? Так?
– А вы думаете, что для нас значите всё?
– А откуда ты знаешь?.. Ой… Ты всё знаешь, – смутилась Кукляшка.
– Ага, сознались, что зазнались?!
– Повзрослеете – поумнеете, – огрызнулась, потупясь, Кукляшка.
– А раз вы знаете, что для нас значите, то уж тем более знаете, что значим для вас мы?!
– А разве вы что-то можете для нас значить?! – завредничала Кукляшка.
