– Я убивал раньше, – сказал я беспомощно. – Почему же это совсем по-другому? Почему мне так плохо после этого?
– Потому что это так и есть, – сказал Баррич тихо.
Он обнял меня за плечи, и я с удивлением обнаружил, что мы одного роста. Дорога назад, в замок, была крутой. Очень долгой. Очень тихой. Баррич послал меня в бани и велел после этого отправляться в постель.
Мне следовало оставаться в собственной постели, но я плохо соображал. На счастье, замок был охвачен возбуждением, и еще один пьяный, взбирающийся по лестнице, не привлек ничьего внимания. Как дурак, я пошел в комнату Молли. Она впустила меня. Но когда я попытался прикоснуться к ней, она отскочила.
– Ты пьян, – сказала она, чуть не плача. – Я говорила тебе, что обещала никогда не целовать пьяного. И не позволять пьяному целовать себя.
– Но я пьян совсем по-другому, – настаивал я.
– Есть только один способ быть пьяным. – Она выгнала меня из своих комнат, так и не дав прикоснуться к себе.
К полудню следующего дня я осознал, как сильно обидел ее тем, что не пришел прямо к ней за утешением. Я мог ее понять. Однако я знал, что прошлой ночью нес в себе чувства, которые не следует делить с любимой. Я хотел объяснить это ей. Но прибежал мальчик и сказал, что меня требуют на «Руриск», и немедленно. Я дал ему пенни за работу и смотрел, как он убегает со своей монеткой. Когда-то я сам был мальчиком, зарабатывающим медяки. Я подумал о Керри и попытался вспомнить его мальчиком с пенни в руке, бегущим рядом со мной, но отныне он навсегда останется мертвым «перекованным», лежащим на столе. Ни одного, сказал я себе, ни одного вчера не захватили для «перековки». Я направился к докам, но по дороге зашел в конюшню и передал Барричу медальон убитого островитянина.
– Сохрани это для меня, – попросил я его. – И будет еще кое-что, моя часть трофеев. Я хочу, чтобы ты сохранил это. То, что я получу. Это для Молли. Так что, если когда-нибудь я не вернусь, проследи, чтобы ей это отдали. Ей не нравится быть горничной.
Я давно уже не разговаривал с Барричем так откровенно. Морщина прорезала его лоб, но он взял окровавленный полумесяц.
– Что бы сказал мне твой отец? – спросил он вслух, когда я устало отвернулся от него.
– Не знаю, – тупо ответил я. – Я никогда не знал его. Только тебя.
– Фитц Чивэл.
Я снова повернулся к нему. Баррич смотрел мне в глаза, когда говорил:
– Я не знаю, что бы он мне сказал. Но знаю, что я могу сказать тебе за него. Я горжусь тобой. Мужчина может гордиться собой не оттого, какую работу он делает, а оттого, как он делает ее. Можешь собой гордиться.
– Попробую, – сказал я ему тихо. И пошел назад, на свой корабль.
Наша следующая встреча с красным кораблем закончилась менее внушительной победой. Мы встретили его на море, и нам не удалось застать пиратов врасплох, потому что они нас увидели. Наш капитан держал курс на сближение, и, думаю, они были удивлены, когда мы попытались таранить их. Мы сломали несколько их весел, но упустили рулевое, в которое метили. Самому кораблю не было нанесено большого ущерба; красные корабли были скользкими, как рыбы. Полетели абордажные крючья. Мы превосходили пиратов численностью, и капитан хотел использовать это преимущество. Наши воины перескочили на борт красного корабля, и половина гребцов последовали за ними. Началось настоящее безумие, которое перекинулось на нашу палубу. Мне потребовалась вся моя воля, чтобы противостоять вихрю страстей, охвативших нас, но я стоял с веслом, как мне и было приказано. Нондж странно смотрел на меня. Я вцепился в весло и скрипел зубами, пока наконец не взял себя в руки. И выругался себе под нос, обнаружив, что снова потерял Верити.
Наши воины утратили бдительность, решив, будто мы настолько ослабили наших врагов, что они больше не могут управлять своим кораблем. Это было ошибкой. Один из пиратов поджег парус, а другой попытался пробить обшивку красного корабля. Наверное, они надеялись, что огонь распространится на «Руриск» и мы уйдем под воду вместе с ними. Во всяком случае, они дрались, совершенно не заботясь ни о корабле, ни о собственных жизнях. В конце концов мы взяли верх и потушили огонь, однако трофей, который мы привели в Баккип, был дымящимся и полуразрушенным, а кроме того, мы потеряли больше людей, чем пираты. И все-таки, говорили мы себе, это победа. На сей раз, когда остальные отправились пить, у меня хватило ума найти Молли, а утром следующего дня я уделил час или два Ночному Волку. Мы вместе пошли на охоту, хорошую чистую охоту, и он пытался убедить меня вместе уйти в бега. Я совершил ошибку, сказав ему, что он может бежать, если хочет, и, думая только о его благе, очень обидел его. Мне понадобился еще час, чтобы объяснить, что я имел в виду. Возвращаясь на корабль, я размышлял, стоят ли мои связи тех усилий, которые приходится прилагать, чтобы поддерживать их. Ночной Волк заверил меня, что стоят.
Это была последняя чистая победа для «Руриска», но далеко не последняя битва этого лета. Нет, нам предстояли долгие дни хорошей погоды, и каждый ясный день грозил мне новой необходимостью убивать. Я старался не думать о том, что могут убить и меня. У нас было много стычек, и много раз мы преследовали вражеские корабли, и действительно казалось, что в районе, который мы регулярно патрулировали, было меньше набегов. Почему-то от этого все выглядело еще более безнадежным. Были набеги, удачные для красных кораблей, когда мы приходили в город через час после их ухода и нам оставалось только помочь убрать тела убитых или погасить пожары. Тогда Верити ревел и сыпал проклятиями в моем сознании, потому что не мог быстро получать донесения и у него не хватало кораблей и наблюдателей, чтобы расставить их по всему побережью. Я скорее предпочел бы встретить неистовство битвы, чем свирепое разочарование Верити, бьющееся у меня в голове. Конца всему этому не предвиделось, за исключением короткой передышки, которую могла нам дать плохая погода. Мы даже не могли точно сосчитать красные корабли, терзавшие нас, потому что они были одинаково выкрашены и похожи, как горошины в стручке. Или капли крови на песке.
В то время, когда я был гребцом на «Руриске», у нас была еще одна встреча с красным кораблем, о которой стоит рассказать. Ясной летней ночью нас вытащили из постелей в казарме и послали на задание. Верити почувствовал красный корабль, крадущийся от мыса Бакк, и хотел, чтобы мы перехватили его в темноте.
Джастин стоял на носу, связываясь с Сирен в башне Верити. Верити присутствовал в моем сознании бессловесным бормотанием, он прощупывал наш путь в темноте к красному кораблю. И что-то еще… Я чувствовал, как он ищет нечто за красным кораблем – неуверенно, словно на ощупь. Я чувствовал его беспокойство. Нам не было разрешено разговаривать, и плеск воды от взмахов весел звучал все глуше, по мере того как мы приближались. Ночной Волк прошептал мне, что чует их, а потом мы их заметили. Длинный, низкий и темный красный корабль резал воду перед нами. Внезапно с их палубы раздался крик: пираты увидели нас. Наш капитан крикнул, чтобы мы налегли на весла, и, когда мы это сделали, болезненная волна страха захлестнула меня. Сердце мое начало сильно биться, руки задрожали. Ужас, охвативший меня, был безымянным детским страхом перед тварью, крадущейся в темноте, беспомощным страхом. Я вцепился в свое весло, но у меня не было сил сдвинуть его.
