Я не спустился к обеду. И не поднялся к Молли. Я открыл ставни и позволил шторму разбрызгивать дождь по моей комнате. Огонь в очаге погас, и я не стал зажигать свечи. Все это вполне соответствовало моему настроению. Когда Чейд открыл для меня дверь, я не обратил на это внимания. Я сидел на краю кровати и смотрел на дождь.
Через некоторое время я услышал медленные шаги Чейда, спускавшегося по ступенькам. Он появился в моей темной комнате, как дух, свирепо посмотрел на меня, потом подошел к окну и захлопнул ставни. Он закрепил их крюком, после чего сердито спросил меня:
– Ты хоть немного представляешь себе, какой сквозняк от этого в моих комнатах? – Когда я не ответил, он поднял голову и принюхался, как волк. – Ты работал здесь с белладонной? – спросил он внезапно. Потом подошел и встал около меня. – Фитц, ты не сделал никакой глупости, а?
– Глупость? Я? – Меня душил смех.
Чейд наклонился и заглянул мне в лицо.
– Пойдем в мою комнату, – сказал он почти ласково.
Он взял меня под руку, и я пошел с ним.
Веселая комната, потрескивающий огонь, спелые осенние фрукты в вазе – все это так плохо сочеталось с моим настроением, что мне захотелось крушить все вокруг. Вместо этого я спросил Чейда:
– Бывает ли что-нибудь хуже, чем ссора с человеком, которого любишь?
Помолчав, он сказал:
– Видеть, как кто-то, кого ты любишь, умирает. И впадать в ярость, и не знать, куда направить ее. Думаю, что это хуже.
Я бросился в кресло и рывком вытянул ноги.
– Шрюд перенял привычки Регала. Дым. Травка. Один Эль знает, что он добавляет себе в вино. Сегодня утром он начал трястись без своих наркотиков, а потом выпил их с вином, надышался дымом и заснул прямо передо мной. После того как повторил, чтобы я для собственного блага ухаживал за Целерити и впоследствии женился на ней. – Слова лились из меня. Я не сомневался в том, что Чейд уже знает все, о чем я ему рассказываю. Я впился в него глазами. – Я люблю Молли, – заявил я ему. – Я сказал Шрюду, что люблю ее. И все-таки он настаивает на том, чтобы я обручился с Целерити. Он спрашивает, почему я не хочу понять, что он желает мне только добра. Почему он не хочет понять, что я хочу жениться на той, которую люблю?
Чейд, казалось, размышлял.
– Ты обсуждал это с Верити?
– А какой в этом смысл? Он даже самого себя не смог спасти от женитьбы на женщине, которую не любит. – Я чувствовал, что предаю Кетриккен, говоря это, но знал, что это правда.
– Хочешь вина? – мягко спросил меня Чейд. – Оно тебя успокоит.
– Нет.
Он поднял брови.
– Нет. Спасибо. После того как сегодня утром я видел, как «успокаивает» себя вином Шрюд… – Я замолчал. – Разве этот человек никогда не был молодым?
– Когда-то он был очень молод. – Чейд позволил себе легкую улыбку. – Может быть, он помнит, что Констанцию выбрали для него его родители. Он неохотно ухаживал за ней и венчался, не испытывая никакой радости. Она должна была умереть, чтобы он понял, как сильно полюбил ее. С другой стороны, Дизайер он выбрал сам, и страсть к ней сжигала его. – Он помедлил. – Не хочу плохо говорить о мертвых.
– Это совсем другое дело, – сказал я.
– Почему?
– Я не буду королем. На ком я женюсь, не касается никого, кроме меня.
– Если бы это было так просто! – мягко сказал Чейд. – Не думаешь же ты, что сможешь отказаться от ухаживания за Целерити, не оскорбив Браунди? В то время, когда королевство более всего нуждается в укреплении союза герцогств?
– Уверен, я могу заставить ее решить, что она меня не хочет.
– Как? Став слабоумным? И опозорив Шрюда?
Вот меня и загнали в угол. Я пытался найти какое-нибудь решение, но смог сказать только:
– Я не женюсь ни на ком, кроме Молли. – И почувствовал себя лучше, просто произнеся это вслух.
Чейд покачал головой.
– Тогда ты не женишься ни на ком, – заметил он.
– Возможно, – согласился я, – возможно, мы никогда не обвенчаемся официально. Но мы будем жить вместе.
– И у вас будут собственные маленькие бастарды.
Я вскочил, кулаки мои непроизвольно сжались.
– Не говори этого, – предупредил я Чейда и, отвернувшись от него, посмотрел в огонь.
– Я бы не стал. Но все остальные будут. – Он вздохнул. – Фитц, Фитц, Фитц. – Он подошел ко мне сзади и положил руки мне на плечи. Очень-очень мягко сказал: – Может быть, было бы лучше отпустить ее.
Это прикосновение и его мягкость сломили мою ярость. Я закрыл лицо руками.
– Я не могу, – сказал я сквозь пальцы. – Она мне нужна.
– А что нужно Молли?
Маленькая свечная мастерская с пчелиными ульями на заднем дворе. Дети. Законный муж.
– Ты делаешь это для Шрюда. Заставляешь меня поступить так, как он хочет, – обвинил я Чейда.
Он убрал ладони с моих плеч. Я слышал, как он отошел, слышал, как льется в чашу вино. Он отнес чашу к своему креслу и сел перед огнем.
– Прости меня.
Он посмотрел на меня.
– Когда-нибудь, Фитц Чивэл, – предупредил он меня, – этих слов будет недостаточно. Иногда проще вытащить из человека кинжал, чем просить его забыть слова, которые ты произнес, даже если и был в ярости.
– Прости меня, – повторил я.
– И ты меня, – просто сказал он.
Через некоторое время я покорно спросил:
– Зачем ты хотел видеть меня сегодня?
Он вздохнул.
– «Перекованные». К юго-западу от Баккипа.
Мне стало нехорошо.
– Я думал, что мне не придется больше этого делать, – сказал я тихо. – Когда Верити послал меня на корабль, чтобы работать Силой, он сказал, что, может быть…
– Это исходит не от Верити. Об этом доложили Шрюду, и он хочет, чтобы с этим покончили. Верити уже… перегружен. Мы не хотим сейчас беспокоить его чем-нибудь еще.
Я снова обхватил голову руками.
– Неужели никто другой не может сделать это? – взмолился я.
– Только ты и я обучены этому.
– Я не имел в виду тебя, – устало сказал я, – и не жду, что ты будешь делать такую работу.
– Не ждешь? – Я поднял глаза и увидел, что Чейд в ярости. – Ты, нахальный щенок! А кто, ты думаешь, не пускал их в Баккип все лето, пока ты был на «Руриске»? Ты решил, будто только потому, что ты хочешь избежать работы, ее уже вообще не надо делать?
Мне было стыдно, как никогда. Я отвел глаза, чтобы не видеть его гнева.
– О Чейд, прости. Я так сожалею!
– Сожалеешь, что избегал ее? Или сожалеешь, что считал меня ни на что не способным?
