– Подумать только, как много знает Баррич о семенах карриса. Я рад, что ты слушал его внимательно. Теперь, может быть, ты будешь так любезен, что уделишь мне хотя бы толику внимания, чтобы составить дальнейшую часть плана нашего путешествия.
– Но, Чейд…
Он пронзил меня взглядом.
– Баррич великолепный знаток лошадей. Он еще с юных лет подавал большие надежды. Он редко ошибается… когда говорит о лошадях. А теперь слушай меня. Нам потребуется фонарь, чтобы забраться с берега на скалы. Дорога очень плохая; может быть, нам придется поднимать лошадей по очереди. Но мне говорили, что это возможно. Оттуда мы по суше двинемся к Кузнице. Там нет сколько-нибудь пригодной дороги, по которой мы могли бы быстро попасть в городок. Это гористая, но безлесная местность. И мы поедем ночью, так что нашей картой будут звезды. Я рассчитываю добраться до Кузницы где-то к середине дня. Мы появимся там как простые путешественники, ты и я. Это все, что я пока решил; остальное придется планировать по ходу дела…
И пока Чейд излагал мне в мельчайших деталях свой тщательно продуманный план, момент, когда можно было спросить, как ему удается употреблять семена и не умереть, был безвозвратно упущен. Еще полчаса Чейд говорил со мной о деле, а потом отослал меня из каюты, сказав, что должен сделать некоторые приготовления, а мне следует проверить лошадей и отдохнуть. Лошади стояли на носу суденышка, в импровизированном веревочном загоне. Солома защищала палубу от их копыт. Кроме того, если бы лошадь неудачно упала во время путешествия, она упала бы на солому. Сердитый помощник чинил фальшборт, который Уголек пробила при погрузке. Он не был расположен к светской беседе, а лошади чувствовали себя достаточно хорошо и спокойно – насколько это вообще возможно на корабле.
Я быстро осмотрел палубу. Мы плыли на опрятном маленьком суденышке, широком торговом корабле, курсирующем между островами. Мелкая осадка позволяла ему безопасно подниматься по рекам или подходить очень близко к берегу, но на более глубокой воде эта посудина оставляла желать много лучшего. Она неуклюже переваливалась по волнам, то и дело грузно сползая с гребня, ни дать ни взять нагруженная тюками крестьянка, пробирающаяся через рыночную толпу. Похоже, мы были единственным, что перевозило суденышко в эту ходку. Палубный матрос дал мне яблок – для меня самого и наших лошадок, но не был особенно словоохотлив, так что, раздав животным фрукты, я устроился возле них на соломе и последовал совету Чейда относительно отдыха.
Ветер был благоприятный, и капитан подвел корабль к нависающим скалам ближе, чем мне казалось возможным. Но с высадкой лошадей все равно было много хлопот. Все лекции и предупреждения Чейда не приготовили меня к тому, как темна ночь над морем. От тусклого света палубных фонарей толку было мало, неверные пляшущие тени только мешали. Наконец палубный матрос подвез Чейда к берегу на корабельной плоскодонке. Я покинул борт вместе с упирающимися лошадьми, потому что знал, что Уголек может начать брыкаться и потопить шлюпку. Я вцепился в шею Уголька и всячески подбадривал ее, надеясь, что здравый смысл лошади выведет нас к мутному свету фонаря на берегу. Я держал коня Чейда на длинном поводе, потому что не хотел, чтобы жеребец бился в воде слишком близко к нам. Море было холодным, а ночь темной, и будь у меня хоть капля разума, мне следовало бы мечтать о том, чтобы оказаться в другом месте, но мальчишкам свойственно все земные трудности и неприятности превращать в захватывающие приключения.
Я вышел из воды мокрый, замерзший и очень веселый. Я держал поводья Уголька и пытался успокоить жеребца. Когда я справился с лошадьми, ликующе хохочущий Чейд с фонарем в руке был уже около меня. Матрос, который отвез его на берег, уже подгребал на плоскодонке обратно к кораблю. Чейд отдал мне мои сухие вещи, но они мало помогли, натянутые на мокрую одежду.
– Где дорога? – спросил я. Меня бил озноб, голос мой дрожал.
Чейд насмешливо фыркнул:
– Дорога? Я немного огляделся тут, пока ты вытаскивал мою лошадь. Это не дорога, это просто русло высохшего ручья. Но придется довольствоваться и этим.
На самом деле дорога оказалась чуть лучше, чем я подумал после его слов, но ненамного. Тропа была узкой и крутой, усыпанной мелкими камешками, которые так и норовили вывернуться из-под ноги. Чейд шел впереди с фонарем. Я следовал за ним и вел в поводу лошадей. В одном месте гнедой Чейда оступился и попятился, чуть не сбив меня с ног. Уголек, ступившая в сторону, упала на колени. Сердце, казалось, застряло у меня в горле и оставалось в этом несвойственном ему месте, пока подъем не закончился.
И когда ночной открытый горный склон распростерся перед нами под плывущей луной и разбросанными над головой звездами, меня снова обуяла жажда приключений. Думаю, дело было в Чейде. Его глаза под воздействием карриса блестели даже при свете фонаря, бьющая через край энергия, хоть и неестественная, оказалась заразительной. Видимо, это подействовало даже на лошадей, потому что они храпели и вскидывали головы. Поправляя сбрую и забираясь в седла, мы хохотали как сумасшедшие. Чейд посмотрел на небо, потом на склон, который спускался перед нами, и беспечно отшвырнул фонарь.
– В путь! – возвестил он ночи и ударил каблуками по бокам гнедого, который тут же ринулся вперед.
Уголек была не из тех, кто позволяет себя обогнать, и я впервые осмелился пустить ее галопом ночью по незнакомой дороге. Чудо, что все мы не сломали себе шеи. Иногда удача сопутствует детям и безумцам. В ту ночь, как мне кажется, мы оба были и теми и другими.
Чейд вел, а я следовал за ним. В эту ночь я разгадал еще одну часть тайны, которой всегда для меня был Баррич. Есть странный покой в том, чтобы вверить свою судьбу кому-то другому, сказать: «Веди, и я последую за тобой. Я верю, что ты не приведешь меня ни к беде, ни к смерти». В эту ночь, когда мы что есть мочи гнали лошадей, а у Чейда в качестве карты было только ночное небо, я совершенно не думал о том, что может случиться, если мы собьемся с пути или одна из лошадей сломает ногу. Я не чувствовал никакой ответственности за свои действия. Внезапно все стало простым и ясным. Я всего лишь делал то, что говорил мне Чейд, и верил, что все будет хорошо. Дух мой парил на гребне этой волны доверия, и в какой-то миг той ночью меня осенило: вот что давал Барричу Чивэл. И вот чего ему, Барричу, так сильно не хватало.
Мы ехали всю ночь. Чейд давал лошадям отдохнуть, но не так часто, как это делал бы Баррич. И он неоднократно останавливался и оглядывал ночное небо, чтобы увериться, что мы идем верной дорогой.
– Видишь эту гору вон там? Ее трудно отсюда разглядеть, но я ее знаю. Она похожа на шапку торговца маслом. Кииффашау она называется. Она должна быть все время к западу от нас. Поехали.
В следующий раз он натянул поводья на вершине горы. Я остановил лошадь рядом с ним. Чейд сидел тихо, очень высокий и прямой. Он казался высеченным из камня. Потом он поднял руку и показал. Рука его слегка дрожала.
– Видишь этот овраг внизу? Мы немного отклонились к востоку. Придется вносить поправки по ходу дела.
