Мы долго молчали.
– Ты говоришь, что пожертвовал бы мной. Не задумываясь.
Чейд неотрывно смотрел в камин.
– Тобой. Мной. Даже Верити, если бы счел, что это необходимо для блага королевства. – Потом он повернулся и посмотрел на меня. – Никогда не забывай об этом.
В ночь перед тем, как свадебный караван должен был покинуть Олений замок, Лейси постучала в мою дверь. Было уже поздно, и когда она сказала, что Пейшенс хочет видеть меня, я глупо спросил:
– Сейчас?
– Ну ты ведь завтра уезжаешь, – заметила Лейси, и я послушно последовал за ней, как будто это был неопровержимый довод.
Пейшенс сидела в заваленном подушками кресле. На ней был экстравагантно вышитый халат, накинутый поверх ночной рубашки. Волосы ее были распущены и ниспадали на плечи, и, пока я усаживался туда, куда она мне указала, Лейси стала расчесывать их.
– Я ждала, что ты придешь ко мне извиниться.
Я немедленно раскрыл рот, чтобы сделать это, но Пейшенс раздраженным жестом велела мне молчать.
– Но, обсуждая это сегодня с Лейси, я поняла, что уже простила тебя. Я пришла к выводу, что у мальчиков есть некий запас грубости, которую им приходится на кого-то выплескивать. Я решила, что ты не хотел ничего плохого, раз не почувствовал потребности извиниться.
– Но я сожалею, – возразил я. – Я просто не знал, как сказать…
– Все равно извиняться слишком поздно. Я тебя простила, – сказала она оживленно. – Кроме того, у нас нет времени. Тебе, без сомнений, уже следует быть в постели. Но поскольку это твое первое такое путешествие, я решила кое-что дать тебе, прежде чем ты уедешь.
Я снова раскрыл рот и закрыл его. Если Пейшенс угодно считать, что это мое первое настоящее столкновение со светской жизнью, я не буду с ней спорить.
– Сядь здесь, – сказала она повелительно и показала на место у своих ног.
Я подошел и послушно сел. Только тут я заметил маленькую коробочку у нее на коленях. Шкатулка была сделана из темного дерева, на крышке искусно вырезан олень. Когда Пейшенс открывала ее, я уловил аромат дерева. Она вынула серьгу и поднесла ее к моему уху.
– Слишком маленькая, – пробормотала она. – Какой смысл носить драгоценности, если никто не сможет их увидеть?
Она вынула и снова убрала еще несколько вещиц, сопровождая свои действия подобными замечаниями. Наконец она достала из шкатулки синий камень, оплетенный тончайшей серебряной сетью. Пейшенс нахмурилась, взглянув на него, потом неохотно кивнула.
– У этого человека есть вкус, – сказала она. – Сколько бы у него ни было недостатков, вкус у него есть. – Она поднесла серьгу к моему уху и без всякого предупреждения воткнула в мочку булавку.
Я взвыл и попытался схватиться за ухо, но она отбросила мою руку.
– Не хнычь как маленький. Через минуту боль пройдет. – На серьге было что-то вроде замочка, и Пейшенс безжалостно вывернула мое ухо, чтобы закрепить его. – Вот. Это вполне подходит ему, верно, Лейси?
– Вполне, – согласилась та, не отрываясь от своих всегдашних кружев.
Пейшенс жестом позволила мне удалиться. Когда я встал, чтобы идти, она сказала:
– Запомни это, Фитц. Есть у тебя Сила или нет, носишь ты его имя или нет, но ты сын Чивэла. Старайся вести себя достойно. А теперь иди и поспи.
– С таким ухом? – спросил я, показывая ей кровь на кончиках пальцев.
– Я не подумала. Извини… – начала она, но я прервал ее:
– Слишком поздно извиняться. Я вас уже простил. И спасибо.
Когда я уходил, Лейси все еще хихикала.
На следующее утро я встал рано, чтобы занять место в свадебной кавалькаде. Мы везли богатые подарки по случаю заключения нового династического союза. Там были дары для самой принцессы Кетриккен: чистокровная кобыла, драгоценности, ткани, слуги и редкие благовония. И были подарки ее семье и народу – кони, ястребы, золотые украшения для ее отца и брата. Но самыми главными дарами были те, что преподносились ее королевству, потому что, в соответствии с традициями Джампи, принцесса больше принадлежала народу, нежели своей семье. Поэтому мы везли племенной рогатый скот, овец, лошадей, домашнюю птицу, могучие тисовые луки, каких не было у горцев, металлические инструменты из хорошего железа и другие дары, которые, как решил Шрюд, смогут облегчить жизнь горцев. В их числе были несколько хорошо иллюстрированных травников Федврена, несколько лечебников и свиток с текстом о ястребиной охоте, который представлял собой тщательную копию труда самого Хаукера. Эти последние, очевидно, и служили оправданием моего участия в поездке.
Свитки были выданы мне вместе со щедрым запасом трав и корней, упомянутых в травниках, и с семенами для выращивания тех из них, которые плохо сохраняются. Это был необычный дар, и я отнесся к необходимости доставить его в целости и сохранности так же серьезно, как и к своей тайной миссии. Все было хорошо упаковано и уложено в резной сундук из кедра. Я в последний раз проверял упаковку, перед тем как отнести сундук во двор, когда услышал у себя за спиной голос шута:
– Я принес тебе это.
Я повернулся и увидел, что он стоит в дверях моей комнаты. Я даже не слышал, как открылась дверь. Он протягивал мне кожаный кисет.
– Что это? – спросил я, стараясь, чтобы по моему голосу он не догадался о цветах и кукле.
– Морские водоросли.
Я поднял брови.
– Слабительное? Как свадебный подарок? Может, кому-нибудь оно и пригодится, но травы, которые я беру, можно посадить и вырастить в горах. И я не думаю…
– Это не свадебный подарок. Это для тебя.
Я принял кисет со смешанными чувствами. Это было очень сильное слабительное.
– Спасибо, что ты обо мне подумал. Но я обычно не склонен к недугам путешественников. И…
– Обычно, когда ты путешествуешь, тебя никто не собирается отравить.
– Ты что-то хочешь мне сказать? – я старался, чтобы мой голос звучал беззаботно.
В этом разговоре мне не хватало обычных гримас и насмешек шута.
– Только одно: будь достаточно умным, чтобы есть мало или не есть вообще ничего, что ты не приготовил сам.
– На всех пирах и праздниках, которые там будут?
– Нет. Только на тех, на которых ты захочешь выжить. – Он повернулся, чтобы идти.
– Прости меня, – сказал я поспешно. – Я не хотел никуда вторгаться. Я искал тебя, и мне было так жарко, а дверь была не заперта, так что я вошел. Я не хотел подглядывать.
Он стоял ко мне спиной и не повернулся, когда спрашивал:
– И ты нашел это забавным?
– Я…
Я не мог придумать, что ему сказать, как заверить его, что все виденное мной останется только в моей памяти. Он вышел за порог и потянул дверь, чтобы закрыть ее за собой. Я выпалил:
