– Симпатичный, – произнесла вдруг Валерия насмешливо. Первоначальный испуг отступил, и к ней вернулось явно привычное расположение духа. – Кто его так разукрасил?
Ника не ответила. Только плечами пожала, чего собеседница наверняка не увидела.
– Наши, что ли, отрихтовали? – продолжала Валерия. – Да нет, Вик бы мне сказал. И клуб сегодня закрыт… Кто тогда?
Клуб! Так вот откуда она ехала! Ника снова промолчала, интуитивно ощущая, что каждое лишнее слово может выйти ей боком.
– Ты всегда такая милая с теми, кто делает тебе одолжение?
– Прости… те, – выдавила наконец Ника. – Я ничего не видела.
Знала бы Валерия, кому она помогает. Убийце своего папы. Ника не слишком много знала о природе Есми, но раз Горан Карпович сопротивлялся Игни, значит, не хотел уходить.
Значит, все-таки Игни убийца.
Клуб еще этот… Знает ли Валерия, что там действительно происходит?
Розовый плед под Никиной рукой пришел в движение – «вторая душа» попытался освободиться. Но Ника обняла его обеими руками.
– Живой! Очухался! – тут же прокомментировала блондинка.
Лучше бы за дорогой следила.
– Не пустил меня, – пробормотал он негромко, но вполне отчетливо. Кровавые пузыри на губах – плохо дело. – Даже не дал подойти. Такой же как я.
– Ш-ш… – Ника еще крепче в него вцепилась.
«Отличный момент для откровений выбрал, ничего не скажешь», – подумала она и поспешила предупредить разогнавшуюся Валерию:
– Следующий дом. Да, этот. Спасибо.
– Особняк Каменской? Ты шутишь? – светская львица уже не скрывала веселья. – А твой товарищ, значит, потомок купеческого рода?
«Начитанная», – отметила про себя Ника. Как минимум знает историю родного города.
В очередной раз не получив объяснений, Валерия замолчала и только наблюдала за тем, как Ника выходит на улицу и идет к дому. И снова подала голос, когда увидела Шанну, которая вышла на стук:
– Непло-охо, смотрю, парень устроился!
Обе девушки не обратили на нее никакого внимания, слишком занятые Игни, которому они помогали выбраться из машины.
– Да, плед можете оставить… себе, – блондинка сникла, но уезжать не спешила и следила за происходящим с неиссякаемым интересом.
Посмотреть и правда было на что. Игни вроде бы и порывался идти самостоятельно, но не слишком успешно, точнее, совсем безуспешно, потому что в результате этих попыток все трое шатались из стороны в сторону, почти не продвигаясь вперед. К тому же вторая душа не утруждал себя скорбным молчанием мученика, а вовсю ругался. Иногда весьма заковыристо.
– Отвлеки ее! – не выдержала наконец Шанна. – В дом я его не потащу. Пусть отсюда проваливает. Только чтобы эта не видела.
Ника была очень даже не против. Во всяком случае, когда она выбралась из-под тяжелой руки Игни, собственное тело показалось ей легче перышка.
– Валерия, так неудобно просить об этом снова, – издалека начала Ника, вставая так, чтобы блондинка повернулась спиной к Шанне и не видела дальнейших ее маневров. – Вы уже очень сильно меня выручили, да еще и жизнь человеку спасли… – Она как могла тянула резину, то и дело поглядывала поверх плеча своей собеседницы. Еще никогда не наблюдала, как Игни прекращает свое ночное существование и передает эстафету Антону. – Может, подвезете меня до дома, поможете в самый последний раз?
Только на мгновение отвлеклась, посмотрела прямо на Валерию, чтобы не таращиться все время ей за спину. Услышала, как стукнула железная дверь, – и никого.
– Садись уже, – с тяжелым вздохом снизошла Валерия Карпович. Подозрительно оглядела тротуар, особняк и окрестности. – И чего я с вами связалась? Одна в кровище, второй исчез.
– Да не исчезал он, – возразила Ника. Еще не хватало подобных умозаключений от завсегдатайши «Волюкриса»!
– Хочешь сказать, твоя подружка в одиночку его внутрь затащила, а потом еще и дверь захлопнула? и все это за полминуты?
Вместо ответа Ника в который раз посчитала за лучшее промолчать.
Антон
Старые дома пахнут говяжьим бульоном. Застывшей корочкой жира в забытой на плите кастрюле. Фенолом. Старые дома звучат пыльным кашлем в кулак. Шарканьем тапочек, детским плачем. Старые дома тянутся стенами к солнцу. Ржавчину греют, плесень. Старые дома тянутся к людям. Люди проходят мимо. А они все тянутся.
Я рисую слезы в выбитых окнах, рисую себя. Я штрихую тени в собственных трещинах. Голуби взмывают в небо с моих плеч. Я смертельно болен, мои трубы ломит, когда дождь и ветер. Это я смотрю на мир сквозь прицел оконной рамы, щурясь осколками стекол. Осыпаюсь лоскутьями обоев. Протягиваю руки к людям. Они проходят мимо. И я опускаю руки…
Ты тоже проходишь. Не узнаешь меня под слоями штукатурки. Не слышишь, как я кричу тебе, или думаешь: показалось. Я хотел бы бежать за тобой, но слишком прочно врос фундаментом в землю. Я хотел бы обнять тебя, но только поскрипываю ставнями. Я хотел бы быть с тобой, но нельзя.
Ты стоишь на остановке, поглядываешь на часы. Ждешь кого-то. Меня?
Мы хотели встретиться. Гулять по вечернему городу. Считать фонари. Сегодня? Уже сегодня?
И я прихожу.
Не я – он.
Неужели и ты не видишь разницы? Даже ты теперь нас путаешь?
Бежишь к нему, что-то говоришь, захлебываясь словами, вжимаешься в его руки. Вы стоите в толпе, но не сливаетесь с нею. Вы – часть иной реальности. Осколки друг друга. Вы притираетесь сбитыми гранями, вы соразмерны, вы однозвучны. Вот прямо сейчас вы уже одно целое. Так пальцы сцепляются, так совпадают бугорки и впадинки, так вдох переходит в выдох. Ты – в него. Он – в тебя.
На вас засматриваются. Вы очень красивые, когда вместе.
Он возьмет тебя за руку. Вы будете заходить в каждый магазин. Ты будешь переодеваться сотню раз. Он будет смотреть на тебя, а все остальные – на него. А ты будешь счастлива, что он видит только тебя.
Потом он затащит тебя в ночной кинотеатр, где вы будете единственными зрителями – в каждом городе первым делом находит такие места, круглосуточность это его конек, – и там сделает с тобой то, что должен был сделать я.
Твой первый раз. Ты берегла себя для меня.
Он будет нежен. Он это умеет.
Все, что я мог обещать тебе, это глоток вины и горсть запретов: не смотри на меня, не трогай меня, не будь для меня…
Он сможет дать тебе все, чего ты хочешь. Давно уже хочешь, не отпирайся. Знаю.
К тому же ты веришь, что он – это я. Мы действительно сильно похожи.
Пусть – в глубине моих стен распадаются провода. Пусть – лопаются трубы, взрываются вены. Пусть – я буду ждать много дней, прежде чем придут эти люди. Выломают дверь, спугнут тишину. Они будут искать здесь мертвых детей, но найдут только мертвый дом.
