Было страшно. Лариса просыпалась, не понимая, где она, и снова проваливалась в тревожный сон…
С тех пор, как Джейн застала отца в заброшенной избушке, она потеряла покой. Какие только подозрения не приходили ей в голову! Однажды Чарльз в очередной раз собрался в Москву, и дочка вызвалась проводить его. Убедившись в том, что папаша укатил, Джейн отправилась на окраину поселка. Она долго бродила кругами, не решаясь подойти к черному от времени домику.
Ей чудилось, что кто-то крадется за ней по пятам, дышит в затылок и хочет заманить в лес. Испуганная Джейн вернулась домой и села за уроки.
– Мам, а почему Чарльз живет в нашем поселке, если у него в Англии есть свой дом? Почему он не зовет нас туда?
Мать сделала ей замечание:
– Не называй его Чарльз. Он твой отец.
– Почему он торчит в глуши, не работает?
– Когда есть деньги, зачем работать?
– Но ты же работаешь?
– Я – другое дело.
– Может, он преступник, который скрывается от правосудия?
– Глупости болтаешь!
Мать стряпала и порезалась ножом. Из ранки на ее пальце сочилась кровь. Джейн как завороженная смотрела на красные капли, падающие на клеенку. Кап-кап!.. Кап!.. У нее закружилась голова, и она упала.
– Джейн! Джейн! Что с тобой?
Мать начала хлопать ее по щекам, пачкая кровью, которая продолжала капать. Джейн не приходила в себя.
– Господи! Да что же это?.. Доченька, очнись!
Джейн открыла глаза и… оказалась в той самой хижине, где ее отец занимался чем-то ужасным. Иначе зачем ему прятаться в жалкой развалюхе?
Он с ухмылкой склонился над Джейн, держа в руке свечу. Парафин таял, капли падали на ее лицо, оставляя ожоги. Она кричала, но кто ее услышит в доме, куда не забредают даже пьянчужки?
– Следить за мной вздумала? Не смей, хуже будет! – грозился Чарльз, одетый в длинный красный балахон. – Одна лошадь белая, другая черная, скачут в разные стороны; болтливому язык укоротят, любопытному глаз выколют…
– Ты урод! – выкрикнула Джейн, извиваясь от боли. – Урод!
– Зато ты у меня красавица, умница… была. Сейчас я испорчу твое прелестное личико! Ты станешь пугалом, от которого все шарахаются.
У него в руках блеснул нож. Джейн физически ощутила, какое твердое, острое у него лезвие.
– Чик! И от твоей красоты не останется и следа! – захохотал Чарльз. – Ничто не остановит меня! Ни совесть, ни милосердие, ни родная кровь!..
Джейн изо всех сил рванулась, вскочила и кинулась к выходу. Он догнал ее одним прыжком, схватил за волосы и поднес нож к горлу. Девочка замерла от ужаса, а Чарльз пробормотал:
– Зарезать бы тебя, как барашка… да нельзя. Ты еще можешь пригодиться. Ладно, живи пока…
Он зачерпнул из бочки пригоршню воды и плеснул на нее. Джейн дернулась, услышала сквозь ватную пелену слезливый голос матери:
– Жива! Жива, голубушка… Крови испугалась?.. Не бойся… Все хорошо!..
Она очнулась второй раз. Вместо матери над ней стоял молодой мужчина. Рослый, пригожий, с ямочкой на подбородке.
– Ты… кто?
– Не узнаешь?
Она сообразила, что никакая она не Джейн. Вместо покосившейся хижины – спальня, вместо грязного пола – мягкая кровать.
– Надо было раньше меня разбудить, – сказала она Ренату, который наклонился к ней. – Этот ублюдок чуть не порезал мне лицо! Вернее, папаша Джейн хотел ее изуродовать… Слушай, я запуталась! Сюжет рукописи не совсем вымысел… Какие-то вещи происходили на самом деле…
– Какие?
– Отношения Джейн с отцом… его странные ритуалы…
* * *
Кромешный мрак не рассеивался, глаза не привыкали к темноте. Звуки тоже исчезли. Алина не слышала ни своего дыхания, ни храпа, который минуту назад издавал Бушинский.
Она подумала, что вырубилось электричество, и надеялась на помощь персонала гостиницы. Однако те будто вымерли. Не подавали признаков жизни и постояльцы, если таковые находились в соседних номерах.
«Эй, кто-нибудь!» – хотела позвать Алина, но не смогла пошевелить языком. Все вокруг замерло, потонуло в тишине. Сколько это длилось? Минуту, две, три? Девушка потеряла счет времени. Вдруг в темноте забрезжил огонек.
«Наконец-то!» – подумала она, отметив, что мысли замедлились и утратили эмоциональную окраску. Ею овладело безразличие. Алина забыла о том, как оказалась здесь, и просто наблюдала происходящее.
Огонек приблизился, и секретарша увидела, что это – свеча в руках молодой женщины. Желтое зарево осветило распростертого на кровати человека.
– Это он! – воскликнула гостья, наклоняясь над телом.
– Он? – переспросило то ли эхо, то ли невидимое существо во мраке.
– Пора начинать…
Алины никто не замечал. Впрочем, разве она могла помешать ходу событий? Ледяной холод сковал ее, губы онемели, язык прилип к небу.
Женщина поставила свечу на тумбочку и что-то зашептала, поворачиваясь на все четыре стороны. У нее было красивое и страшное лицо, обрамленное красным покрывалом. Каким-то образом посреди комнаты появился котел с кипящей жидкостью. Гостья бросала туда мелкие камешки и травы.
Потом она взмахнула ножом и… перерезала горло Бушинскому. На тигровое покрывало хлынула кровь…
Алина закричала бы, но крик застрял у нее в горле. Она бы закрыла глаза, чтобы не видеть этого кошмара, но веки не опускались.
Казалось, вся кровь вытекла из жил Бушинского. Женщина издала удовлетворенное восклицание и принялась заливать в широкую рану жидкость, которая варилась в котле.
Алину затошнило. Содержимое котла с отвратительным бульканьем исчезало в раскрытой ране на шее Бушинского, словно тот жадно поглощал зелье окровавленным ртом.
Секретарша лишилась чувств. Ее тело обмякло и опустилось на пол. Она не видела, как гостья закончила свою работу и удалилась, закрыв за собой дверь. В номере воцарился прежний непроницаемый мрак.
Алина очнулась с первыми лучами солнца. Шторы на окнах были задернуты, но в рассеянном свете она разглядела мужское тело на кровати. Девушка не понимала, где она, почему лежит на полу, и кто занял кровать. Пелена забытья медленно сползала, и в памяти возникали кровавые подробности минувшей ночи. Женщина со свечой… кипящий котел… рана на шее человека… Кто он? Как они оказались вместе? Кто его убил?
Алина с ужасом осознала, что мертвый мужчина – ее шеф, Самсон Карлович Бушинский, с которым она рассчитывала переспать после ужина в ресторане. Она просто хотела развлечься, с перспективой продолжения или без – не важно. И вот к чему привело ее легкомыслие!
