Чащин дернулся, потянулся к Татьяне и… проснулся. Не было Татьяны рядом, в своей комнате она. Но почему так? Разве она не его собственность? Разве она не давала обещания?
Да, вчера он приехал на заимку разбитый и усталый, но все равно можно было найти силы и время на Татьяну. Не нашел. И сегодня у него дела. Неужели она и сегодня уйдет без его любви?
Чащин решительно поднялся с кровати, набросил халат. Сейчас он ворвется к ней в комнату и восстановит справедливость. Но в дверь постучали. Неужели Татьяна?
За дверью Чащина ждал начальник охраны, крепкого сложения мужчина с признаками интеллекта на волевом лице.
— Пахомова упустили, — стараясь скрыть досаду, сказал Корнаков.
— Где?
— Он к Голиковой приходил. Саловар упустил и ее, и Пахомова.
— Живой?
— Да вроде. Черепно-мозговая травма у него. И у его бойца такая же беда. Пахомов двоих сделал, а третьего не смог. Вместе с Голиковой ушел.
— Всех на плавники поставить!
— Да это само собой. Колесов рвет и мечет. Дороги все перекрыли. Вертолет поднимем. Никуда они не денутся.
— Тихо! — Чащин приложил палец к губам Корнакова. — Не надо обещаний. А то вдруг не сдержишь…
— Так не от меня зависит.
— А в штрафную роту пойдешь…
— В штрафную роту? — косо глянул на него начальник охраны.
— Вас таких на целую роту наберется. Вопрос: кто ее возглавит — ты или Колесов? — мрачно усмехнулся Чащин.
— Так я за охрану отвечаю.
— А если Пахомов до меня доберется?
— Это вряд ли, — качнул головой Корнаков.
— Что?! — вскинулся Чащин. — Какое может быть «вряд ли»? Ты что, сомневаешься в себе?
— Нет, не сомневаюсь…
— А зря. Нужно сомневаться. Чтобы не самоуспокаиваться… Людей готовь! Нас ждут великие дела!
Чащин решил лично заняться розыском Пахомова. Достал его этот мент, пора с ним заканчивать.
Глава 12
Хватило одного куска гнилого волчьего мяса, чтобы закрыть им две поджившие, но еще сырые раны. Волчья гниль не могла пойти на пользу здоровью, но раны вдруг перестали болеть.
— Все хорошо, милок! Будешь жить — не тужить.
Олег вздрогнул, услышав знакомый хриплый голос. Он лежал на диване в доме Аллы, никого, кроме него, в горнице быть не могло. И вдруг появилась косматая старуха, села на диван, положила костлявую руку на его ногу.
— Ты умерла! — сказал он тоном, которым произносят: «Чур меня!»
— А ты знаешь, где жизнь, а где смерть? Думаешь, это далеко друг от друга? — усмехнулась старуха. — Вот сейчас ты живой, а черный ворон уже вьется над твоей головой. Сейчас он опустится, клюнет в темечко, и все… Давай просыпайся!
Старуха тряхнула его за ногу, и Олег открыл глаза. Тут же вонючая гниль исчезла с его груди.
Он подскочил к окну и увидел, как открывается калитка. К дому, оглядываясь, шли двое — те самые парни, которых он отправил в нокаут сегодня утром. И у одного голова перевязана, и у другого. Им бы сейчас в больнице отлеживаться, но, видно, туго у Чащина с кадрами, если даже калеки в дело идут. Сомневается Чащин, что Олег сунется в дом Голиковой, потому отправил сюда инвалидов… Какой уже раз Олег ловил себя на мысли, что воспринимает свои суждения как истину в первой инстанции. Он мог ошибаться насчет этих парней, но мысль об этом витала над его извилинами, не касаясь их.
И еще он был уверен, что к этим двоим никто больше не присоединится. Но и эти двое могли оказать серьезное сопротивление. Нельзя недооценивать противника.
Но зря Олег готовился к серьезной борьбе. Эти двое не стали обыскивать дом. Они зашли, потолкались в горнице, положили на стол сумку с радиостанцией, сели на диван, который все еще хранил тепло человеческого тела. Они должны были почувствовать это тепло, но нет — то ли нюха у них вообще не было, то ли Олег его отбил: одному камнем, другому прикладом.
Одному было лет тридцать, второй едва ли разменял вторую четверть века.
— Я не понял, а ты какого сел? — возмущенно спросил старший у младшего.
— Да башка кружится, — захныкал тот.
— Ничего, пройдет, — вытягиваясь на диване во весь рост, сказал старший.
— Сама по себе только жизнь проходит, — сказал Олег, приставив к голове младшего ствол пистолета.
Тот напрягся, а старший дернулся, вскочил с дивана. И тут же скривился — то ли от головной боли, то ли от пистолета, ствол которого Пахомов наставил на него.
— Стрелять не буду, — сказал Пахомов. — Буду просто бить по голове. Вам это нравится.
— Да нет, не нравится, — еще сильнее скривился старший.
— Ты кто такой? Фамилия, имя, отчество!
— Э-э, Семен. Саловаров.
Пахомов толкнул в спину младшего.
— Костя. Костя Корольков.
— Ты мне тоже что-то хочешь сказать, Костя Корольков?
— Нет…
— Тогда ты мне пока не нужен. Я тебя сейчас по голове ударю, ничего?
— Не-ет! — Костя в ужасе схватился за голову.
Олег внутренне напрягся в готовности отразить возможный удар, но, похоже, парень был далек от такого решения. Сейчас он мог думать только о своей больной голове. И у Саловарова та же беда. Пистолет у него в кобуре, карабин к подлокотнику дивана приставлен, но у бандита и мысли не возникло схватиться за оружие. Не думал Пахомов, что с больными на голову так приятно иметь дело.
— Больно будет? Ну, хорошо, я не садист. Сейчас ты заберешь у Семена ствол, потом свяжешь его.
— Э-э… — замялся Костя.
— Этим ты спасешь его от удара по голове, — сказал Олег.
А Саловаров кивнул, призывая Королькова к повиновению.
— А-а!..
Костя забрал у своего старшего пистолет, патроны. А пистолет у него интересный — «ПБ» с интегрированным глушителем. Но к этой штуке должен прилагаться и съемный глушитель, именно его Костя извлек из кармана Саловарова и при этом как-то странно глянул на товарища, как будто в чем-то его упрекал. И тот покосился на него. Дескать глушитель мог бы и оставить. Но Костю это не проняло. Он забрал у Саловарова специальную пластиковую ленту под наручники. Ими и стянул ему руки.
— Теперь сам, — сказал Олег.
Корольков кивнул, разоружился, достал из кармана такую же ленту, передал ее Пахомову. И послушно сомкнул руки в запястьях. Он хотел, чтобы его связали спереди, но руки у него вдруг оказались за спиной, только тогда пластик стянул их. То же самое Олег проделал и с другим пленником. Связанные спереди руки — слишком большая роскошь.
— Наручники зачем с собой носите? — спросил Олег, рассматривая радиостанцию. — Для меня?
