— Скажи, а почему вы с братьями и сестрами так похожи? Это что, случайность?
— Вовсе нет, — ответила Этна. — Отец выбирал нас исходя из того, что сходная внешность подразумевает сходный генотип и модели поведения. И к тому же гораздо проще внушить окружающим, тем же случайным попутчикам, что мы одна семья, когда все дети похожи. Все светленькие и высокие. Это помогало избегать лишних вопросов, когда мы все вместе выбирались куда-нибудь, например к морю. Или в театр или музей.
С этим было ясно. Но оставались еще и другие вопросы, напрямую связанные с убийством Геры. Этна, видимо, тоже не первый день ломала над ними голову, потому что охотно отвечала подругам.
— А в тот день ты не видела в ресторане еще кого-нибудь знакомого?
— Мой брат приходил.
— Про него ты нам уже говорила.
— Нет, — покачала головой Этна. — Другой.
— Гера? Про него мы знаем. Видели.
— Платон тоже приходил.
Подруги замерли.
— Зачем?
— Просто хотел навестить Геру.
— И когда ушел?
— Не знаю, он провел в ресторане весь день. Интересовался, с чего это я вдруг подрядилась работать официанткой. Был такой заботливый и ласковый. Даже шутить пытался. Просто удивительно. Вообще-то они с Герой не всегда понимали друг друга. Но в тот день Платона словно подменили. И он был такой печальный. Помню, когда это все случилось, я еще подумала, Платон, как всегда, был самим собой.
— Что ты подразумеваешь под этими словами?
— Платона так и назвали, потому что он был как бы отрешенным от этой жизни. И иногда мог заранее предчувствовать, что случится. Он был с отцом, когда тот умирал. Специально приехал и успел с ним попрощаться. Потом сказал нам, что никто ему не звонил. Просто он почувствовал, что должен приехать. Никто из нас ничего такого не почувствовал, а он почувствовал. И я подумала, что и с Германом получилось так же. Платон, наверное, предчувствовал, что видит брата живым в последний раз. Потому и был с ним таким непривычно милым.
Мариша придвинула к себе салат и принялась его поглощать, не замечая, что свой она давно съела и теперь лопает порцию Этны. Ее головному мозгу сейчас срочно требовалось как можно больше питания. Потому что в извилинах от обилия мыслей образовывались настоящие пробки, как на дорогах в часы пик.
Платон любил Юлиана Ивановича, воспитавшего его как родного. Любил и чувствовал, потому и приехал попрощаться с ним, когда старик умирал. А с Герой они друг друга не понимали. И чего Платон тогда приперся?
— Этна, постарайся вспомнить, когда Гера погиб, Платон был в ресторане?
Девушка удивилась.
— Не помню, — искренне ответила она. — Там поднялась такая суматоха! Мне было не до Платона. Нужно было бежать, чтобы успеть предупредить своих коллег, что операция пошла не по плану. И попытаться перехватить остальных участников преступной группировки, в которой состоял Гера.
— И успели?
— Далеко не всех. Из-за трагедии с Герой все пошло не так, как запланировано, а вкривь и вкось.
— Значит, убийца — это точно не Феликс, он бы операцию срывать не стал, — удовлетворенно пробормотала Мариша, позаботившись, чтобы Этна ее не услышала.
Та и не услышала и продолжала рассказывать:
— Кроме того, преступникам откуда-то стало известно о том, что это именно я — агент под прикрытием. Поэтому мне и необходимо было спрятаться. Хотя бы на некоторое время. Пока основную часть банды не переловят.
— А сейчас опасность для тебя миновала. Их уже всех переловили?
— Почти, — произнесла Этна. — Феликс особо не распространялся, но я поняла, что самая крупная рыба сумела уйти. Но эти люди не станут мне мстить. Не тот размах. Да и они прекрасно понимают, что я всего лишь выполняла свою работу.
— А мелочь?
— Из них на свободе осталось всего два или три человека, — призналась Этна. — Но и они могут быть опасны.
— Для тебя?
— Прежде всего для тех людей, у кого Гера оставил на сохранение предметы антиквариата. Они самые настоящие бандиты. И к тому же считают, что это их святое право — вернуть себе украденное у них Герой. Свою же собственность себе возвращают.
— Блин, Робин Гуды хреновы! — выругалась Мариша. — А то, что в результате могут пострадать невиновные люди, это их не смущает?
Этна и Инна посмотрели на нее так, что Мариша поняла — сболтнула глупость. Но очень уж ее возмущала эта экспроприация наворованной Герой наличности, заботливо превращенной им в антикварные безделушки. С какой стати страдать должны его подружки, у которых эти безделушки осели? Вот Аня, например, ей Гера мог тоже что-нибудь подарить.
И Мариша схватилась за телефон.
— Аня! Скажи быстро, тебе Гера что-нибудь дарил? Конфеты? Старинные? Чего ты обижаешься? Я не в том смысле, что просроченные. А в том, что может быть, коробка была старинная. Или в ней чего-нибудь этакое. Салфеточка там из кружев брюссельских трехсотлетней давности. Рожок для обуви из слоновой кости времен династии королевы Виктории. Нет, не в коробке с конфетами рожок для обуви. Сам по себе рожок. Не дарил? И ничего такого не дарил? Точно? Ты припомни, а? Это в самом деле очень важно. Может быть, хрустальную туфельку? Почему туфельку? А почему не рожок? Почему это я пьяна? Нет, ни в одном глазу. И вообще, у нас все в порядке. Не волнуйся.
Мариша положила трубку и сказала:
— По крайней мере за Аньку можно не волноваться. Ей Гера никаких подозрительных предметов старины не дарил. Только конфеты, цветы и вино.
И заметив, как напряглись ее подруги, поспешно добавила:
— Не старое! В смысле не коллекционное.
И посмотрев на Этну, добавила:
— Ты адрес Платона знаешь?
— Конечно.
— Поедешь с нами к нему?
— Но зачем?
Объяснять Мариша ничего не стала.
— Потом, — отмахнулась она. — И вообще, если моя догадка верна, то, боюсь, Платона мы дома уже не застанем.
Этна не стала ничего выяснять. Сказывалась профессиональная выучка. Обе девушки почувствовали, что Мариша что-то надумала. И это что-то весьма дельное. Во всяком случае вид у нее был чрезвычайно деловой, когда она пулей летела к выходу из кафе.
Глава двадцатая
Но возле квартиры Платона энтузиазм Мариши сдулся при виде рослого широкоплечего мужчины с коротко стриженными светлыми волосами. А когда он еще развернулся к ним и на его красивом лице отразилось изумление пополам с радостью, смешавшейся в свою очередь с тревогой, она поняла, что праздник оказался снова не на ее улице. Достаточно было понять, на кого устремлен этот трепещущий взволнованный взгляд, чтобы стало совершенно ясно: только Этна, а третий, четвертый и так далее тут лишний.
