– Ужас! – стонала Инна, пока они добирались до нужной квартиры. – Как тут люди живут? По лестнице из-за гор мусора просто не пройти. Лифт сломан, перила кто-то сжег, стены разрисованы такой похабщиной, что детей по ней, должно быть, водить стыдно.
– Не вижу ничего постыдного в естественном стремлении человечества к размножению, – ответила Мариша. – А вот грязь – это действительно стыдно. Никогда не понимала людей, которые пачкают возле своего же собственного дома. Как им не стыдно!
Впрочем, как только дверь квартиры, где жил Христианов, открылась и на пороге возник он сам, стало ясно, что, по крайней мере, одному проживающему в доме ужасно стыдно. Христианов выглядел вконец удрученным.
– Мариша! – воскликнул он, всплеснув руками. – Вы меня, наверное, убьете!
– А почему? – осторожно поинтересовалась Мариша, впрочем, сразу и не отрицая такой возможности.
– Кажется, я выкинул платок, который вы мне дали, – пояснил Христианов. – Мы обыскали все мои вещи, которые я брал с собой в путешествие, проверили все карманы брюк и курток, куда я мог его по рассеянности засунуть. Но его нет!
– Нет? – повторила Мариша, пытаясь изобразить на лице мировую скорбь, которой, разумеется, не испытывала.
– Видите ли, он был так сильно испачкан кровью, что я просто скомкал его и, наверное, выкинул! – покаянно произнес Христианов. – Но простите меня. Умоляю! Я был в шоке. А моя подруга уже побежала в магазин, чтобы купить что-нибудь похожее.
– Ах! – всплеснула руками Мариша, плюхнувшись на обувницу, удачно стоящую рядом. – Это же невозможно. И что вы хотите мне вернуть? Какой-то там обычный носовой платок мне не нужен. Не настолько уж я мелочна. Мне нужен был именно мой, – в ее голосе появился надрыв, – мой носовой платок. Слышите? Понимаете? Это была память… А вы…
И Мариша уткнула лицо в ладони и сделала вид, что залилась слезами.
– Понимаю, понимаю, – окончательно смутившись, забормотал Христианов. – Поверьте, мне так неловко. Вы так хорошо ко мне тогда отнеслись. А я вот… Потерял вот платок. Но я же не знал, что он вам так дорог.
У него на глаза прямо слезы навернулись. Другой бы на его месте разозлился на подруг, но Христианов был не таков. В людях он всегда стремился увидеть хорошее и теперь прямо расчувствовался.
– Вы отдали мне вещь, которая была вам так дорога, – произнес он. – Мне – постороннему, в сущности, человеку. А я… Я бессовестно потерял ее. Но мне… Но я… Я просто не предполагал, что существуют люди, способные на такой великодушный поступок. Поверьте, Мариша, вы уникальная девушка! И очень благородная.
Еще немного, и Христианов договорился бы до того, что Мариша почти святая. Но, к счастью, вернулась его подруга. И с присущим женщинам здравомыслием быстро навела порядок в голове своего впечатлительного возлюбленного, шепотом объяснив ему, что платок – это, в конце концов, всего лишь кусок ткани. А если кому-то он так дорог, так нужно держать его при себе, желательно дома, в бархатной шкатулке и любоваться им, а не совать всяким сомнительным типам с разбитыми носами, которые к тому же не умеют постоять за себя в драке.
Тем не менее приняв от подруг их подношение в виде пакета с нарезкой карбоната, копченой шейки, балыка и двумя бутылками спиртного, она тоже извинилась за своего приятеля и его рассеянность. Мариша продолжала симулировать убитую горем женщину, и хозяева, чувствуя себя виноватыми, пригласили подруг поужинать с ними. Подруги вежливо попытались отказываться, но, видя, что приглашение могут и не повторить, быстренько сняли туфли и пересели в уютные кресла в гостиной.
Слегка опешившие от такой стремительности хозяева разделились. Христианов остался развлекать гостий, а его подруга отправилась на кухню готовить стол. Вначале разговор не клеился. Однако после трех выпитых рюмочек коньяка язык у импресарио развязался. Подруги с ужасом следили за тем, как Христианов лихо опрокидывает в себя благородный напиток, даже не пытаясь его смаковать, и молча ждали возможности завязать беседу.
Наконец бутылка коньяка опустела наполовину, а Христианов слегка успокоился из-за не дававшей ему покоя утраты чужой реликвии. И разговор можно было направлять в нужное русло.
– Вот вы говорили, что Армен вам показался знакомым, – произнесла Мариша. – Может быть, вы прежде с ним встречались?
Христианов отрицательно покачал головой.
– Мне показался знакомым не он сам, а только его голос, – ответил он. – Впрочем, я не могу ручаться со стопроцентной гарантией. Дело в том, что тот человек, на чей голос так похож голос Армена, как я вам уже говорил, мертв.
– Да что вы! – хором поразились подруги, припоминая, что Христианов и в самом деле что-то такое говорил.
– Да, да, – решительно покивал головой импресарио. – И в этом я готов присягнуть хоть на Библии. Такая трагическая история. Известный певец, и погиб так нелепо и ужасно. Об этом писали все европейские газеты. И даже наши газеты поместили несколько статей о нем.
– Так этот человек был не россиянин? – воскликнула Мариша.
– Нет, он был гражданином России, насколько я знаю.
– Но почему же в таком случае европейские газеты взахлеб писали о его смерти, а наши поместили всего несколько статей?
– Карен Георгиевич был выдающейся личностью, – сказал Христианов. – Он был известнейшим оперным певцом, выступавшим на лучших сценах мира. Замечательный голос. Уникальный. Но так случилось, что признание и слава пришли к нему не у нас в стране, а в Европе. Там его знали и почитали. А у нас он дал в последний год всего один концерт, на котором мне и довелось услышать и навсегда запомнить его восхитительный голос. После его смерти я был уверен, что такой голос в ближайшие сто лет уже не возродится. Таланты и гении не так часто снисходят в наш мир. И каково же было мое удивление, когда я услышал тот голос на каком-то теплоходе, плывущем по Ладоге. Голос, которому могли бы рукоплескать миллионы, звучал в крохотном музыкальном салоне под аккомпанемент расстроенного рояля. Было от чего прийти в исступление!
– Так вы говорите, что это был тот самый голос, а значит – тот самый человек? – недоуменно переспросила у Христианова Инна.
– Да нет же! – с досадой отозвался он. – Карен Георгиевич умер! Об этом писали в газетах. И даже если бы он чудом выжил, то это не мог быть он. Армен выглядел совершенно иначе. Понимаете, у него было другое лицо. И в конце концов, Армен был попросту моложе и стройнее, чем Карен Георгиевич.
– А голос?
– Да и голос тоже был не вполне тот, – ответил Христианов. – Но очень, очень похож. И красив. Пожалуй, он был даже более красив, чем голос Карена Георгиевича. Не понимаю, просто не понимаю, почему юноша с таким уникальным голосом до сих пор еще не на сцене. Впрочем, вероятно, дурное окружение…
И Христианов закручинился.
– Талант так легко зарыть в землю, – наконец печально произнес он.
