Что-то в его интонации насторожило ее и заставило подобраться. Ей показалось, что он преследует какую-то одному ему известную цель.
Что за игру он затевает? — подумала она.
Но чутье подсказывало ей, что все-таки это не игра и что за его действиями стоит нечто серьезное.
— Да, я вполне готова.
— Звучит не очень оптимистично.
— Я уже сказала, что не слишком увлекаюсь сюрпризами.
— А я сказал, что мой сюрприз тебе понравится. — Она промолчала, и он продолжил: — Ты не собираешься спросить, что это такое?
Она набралась храбрости и настороженно произнесла:
— Ну хорошо. Что же это такое?
Удивленный ее сопротивлением, он направился к шкафу и достал оттуда большой плоский пакет, завернутый в толстую пергаментную бумагу.
— Вот. — Он протянул ей пакет и сел.
Ожидая ловушку, Мадлен осторожно надорвала конверт, оказавшийся под пергаментной упаковкой, извлекла лист бумаги и молча уставилась на него. Это было любовное письмо, адресованное какой-то мадемуазель Элеоноре и датированное сентябрем 1621 года. Очень нежное, страстное, полное любви послание было написано в стиле семнадцатого века. Оно было подписано просто: «Мишель Л.». Заглавные буквы имени были удлиненными и несколько наклонены вперед.
Подняв глаза, Мадлен почти прошептала:
— Потрясающий документ.
— Я знал, что письмо тебе понравится. Как я уже говорил раньше, я ничего не понимаю в рукописях. Но это послание показалось мне замечательно подходящим подарком для такого человека, как ты.
Мадлен запротестовала:
— Но ведь не можешь же ты иметь в виду, чтобы я приняла такой подарок?
— Именно это я и имею в виду.
— Спасибо, но это абсолютно невозможно.
— Почему же?
— Потому, что, несомненно, это подлинник, и…
— Ты уверена? — прервал он ее.
— И бумага, и чернила подтверждают это, а сама подпись с этими удлиненными, наклоненными вперед буквами вполне достоверна…
— Значит, ты уже видела такую подпись раньше?
— Да, на других сохранившихся рукописях. Она очень характерна…
— Если она достоверна.
— Значит, со всей определенностью это письмо написано поэтом-воином Мишелем, современником Сирано де Бержерака. Оно должно стоить огромную сумму денег. Даже если это копия, а я так не думаю, оно может принести большой доход.
Его глаза сохраняли выражение, которое она не могла расшифровать.
— Это не копия.
— У тебя есть доказательства?
— Да.
— Ну, если оно принадлежит коллекции месье Мориса…
— Нет. Это письмо из семейного архива. Оно было послано мадемуазель Элеонор Лакруа.
Мадлен затаила дыхание и, распахнув глаза, спросила:
— Ты знаешь, что произошло между ними? Она ответила ему взаимностью?
— Да, она его полюбила. Но отец запретил ей выходить за него замуж. У него были другие планы на свою старшую дочь: он хотел выдать ее за кузена Этьена. Однако Элеонора была настроена решительно. Несмотря на то что ее посадили под домашний арест и держали на хлебе и воде, она стойко держалась, заявив, что скорее умрет старой девой, чем выйдет за Этьена. Судя по всему, тем и закончилось.
Мадлен тяжело вздохнула.
— Я вижу, тебе бы хотелось услышать более романтическое окончание этой истории, — заметил Луи.
— Она и так достаточно романтична.
— Несостоявшаяся любовь? Наверное…
— Ну а теперь, когда я узнала об Элеоноре, может быть, ты расскажешь мне о Мишеле?
11
— Кроме его метафизической поэзии и нескольких дошедших до нас любовных посланий, о нем мало что известно, — начал Луи. — Неизвестно, когда он родился, зато можно утверждать, что умер он в тысяча шестьсот тридцать третьем году, так и не женившись. Чтобы сохранить романтичность, давай думать, что он хранил верность Элеоноре.
Мадлен аккуратно сложила письмо и протянула его Луи.
— Спасибо, что ты показал мне эту реликвию.
— Ты уверена, что не хочешь иметь ее у себя? — спросил он.
— Я была бы рада, но не могу, — честно призналась она.
— Ты могла бы начать новую коллекцию с этого документа, когда откроешь новый магазин…
— Если бы это письмо было моим, я ни за что не продала бы его, — почти сердито бросила она.
Он посмотрел на нее с большим интересом.
— А я думал, что основной смысл твоей деятельности продавать рукописи и делать на этом деньги.
— Конечно, — подтвердила она. — Но, боюсь, я коллекционер по сердечной склонности. Иногда я с болью расставалась с чем-то очень дорогим для себя.
Откинувшись в кресле и скрестив длинные ноги перед камином, он небрежно спросил:
— Например, с какими же?
— Одной из последних вещей, которую я вынуждена была продать, было письмо, написанное другу неким гасконским дворянином де Бержераком.
Луи ничего не ответил, его лицо было напряженным, глаза холодными. Ей стало не по себе.
— Что случилось? Что-то не так?
— Что могло случиться?
— Не знаю, — беспомощно ответила она. — Ты выглядишь таким… сердитым.
— Что стало с твоей коллекцией? — спросил он.
— Все, что оставалось, было продано через агента какому-то частному коллекционеру, — безжизненно ответила она.
— Ты получила за нее ее стоимость?
— Зная, в каком положении я нахожусь, он заставил меня продать ему все за бесценок. — Подняв подбородок, она добавила: — Зато я смогла расплатиться по банковским кредитам и свела концы с концами.
— Значит, после целого года усилий ты осталась практически ни с чем?
— Скорее с потерей, чем ни с чем. Когда я начинала, у меня был небольшой капитал. Теперь его нет.
Луи ничего не ответил, продолжая смотреть на огонь. Их молчание затянулось и стало тягостным. Поэтому Мадлен громко сказала с подчеркнутой легкостью:
— Все это уже в прошлом. Сегодня Рождество, и ты обещал мне веселье.
Он встал.
— Ну что ж. Но сначала положу письмо на место. Или, может, ты передумала и возьмешь его?
— Мне бы очень хотелось, но я не могу.
Он положил письмо на место в шкаф и с улыбкой, сменившей тяжелое выражение, сказал:
— Хорошо. Давай веселиться.
Она улыбнулась ему в ответ, радуясь своей маленькой победе. Однако отблеск в его глазах заставил ее вспомнить, в какие опасные игры она рискует быть вовлеченной.
