– Проходи, проходи, – пригласил Илья Зурабович, когда она робко заглянула в кабинет. Но на этот раз в бархатном голосе доктора не было радости, с какой он обычно встречал свою необычную пациентку, голос казался тусклым, будто на бархате вытерлись ворсинки и обнажилась вылинявшая подкладка.
– Я не вовремя? – смутилась Кира, решив, что доктор озадачен свалившимися на него проблемами и рабочими задачами. Лучше извиниться и зайти позже.
– Нет-нет, ты всегда вовремя. Более того, я как раз думал с тобой поговорить. Как хорошо, что ты сама зашла.
– О чем поговорить? – спросила Кира, пристраиваясь на краешке предложенного стула и складывая руки поверх лежащей на коленях книги.
– О ком. Как всегда – о тебе.
Доктор поднялся и, сделав по кабинету круг, остановился возле шкафа и задумчиво перебрал взглядом содержимое стеклянной витрины: фарфоровые статуэтки, декоративные тарелки и несколько картинок в рамках. Кира молча смотрела на чуть согнутую, будто в легком поклоне, спину Ильи Зурабовича и широкие плечи, которые медицинский халат обтягивал так туго, будто наволочка подушку.
– Я ведь виноват перед тобой, девочка, – сказал, наконец решившись, Илья Зурабович и резко обернулся. Подошел, гулко впечатав в паркет каждый шаг, но не опустился в свое рабочее кресло, а присел на угол стола, развернувшись к Кире в полуобороте.
– Помнишь, когда ты к нам поступила, мы провели тебе полное обследование? В том числе ты должна была посетить и… мм… женского врача?
Кира молча кивнула, еще не понимая, куда клонит доктор.
– Так вот, об одной важной вещи я тебе не сказал. О том, что написала в заключении гинеколог. Скрыл, решил, что в тот момент тебе это не нужно было знать. Ну чтобы… понимаешь… не вызвать испуга. Шока, кхм… Хотя, может, шок как раз и пробудит какие-то воспоминания.
– О чем вы, доктор? – резко перебила его смущенное покашливание Кира и вцепилась в книгу до побелевших на пальцах суставов.
– О том, милая моя девочка, что гинеколог в анамнезе написала «рожавшая женщина».
– Рожавшая? – переспросила Кира. Слова доктора долетели до нее будто издалека, словно Илья Зурабович вышел из кабинета, но продолжал с ней разговаривать из коридора. Что-то в ней противилось этим словам, выставляя на их пути препятствия, глушащие их, не позволяющие смыслу коснуться сознания и разбудить память.
– И… это значит, что у меня был ребенок?
– Да, это значит, что ты естественным путем когда-то родила ребенка.
– И где же он? – спросила Кира и тут же смутилась от глупости вопроса. Если для нее самой стало таким потрясением то, что у нее был ребенок, откуда же доктору знать, где он находится.
– Не знаю, девочка моя. Прости, мне, наверное, не нужно было скрывать изначально от тебя такую важную информацию. Но учитывая то, в каком состоянии мы тебя нашли, какая ты была слабая, я решил повременить с такими сведениями.
Кира помотала головой, словно желая упорядочить и успокоить мысли, загудевшие растревоженным пчелиным роем. Поздно. Мысли-пчелки уже жалили ее одна за другой, пуская в кровь не целебный, а медленно убивающий яд. У нее. Был. Ребенок. Или есть. Ребенок. Мальчик. Или девочка.
– Кира? – тихо позвал ее Илья Зурабович.
– Меня зовут не Кира, – мотнула она головой.
– Знаю. Но не знаю, как к тебе по-другому обратиться.
– Я тоже не знаю.
– Сожалею, – развел он руками будто с сожалением, но в то же время словно желая заключить ее в объятия.
– Это кошмар. Это настоящий кошмар! Мало того что не знаю, кто я, откуда, как меня зовут. Так еще напрочь забыла своего собственного ребенка! Сколько ему лет? Кто это – мальчик или девочка? И как его или ее, черт возьми, зовут! – закричала она и замолчала. Оборвала себя на полуслове так резко, будто с разбегу наткнулась на стену и расшиблась. Расшиблась о внезапное понимание, от которого руки, сжимающие книгу, дернулись, а пальцы разжались, выпуская переплет. Томик свалился на пол с громким стуком, от которого вздрогнули оба – и Кира, и Илья Зурабович. Но, странно, этот звук привел ее в чувство, загнал гудящих пчелок в ловушку.
– Кира? – вновь тихо окликнул ее доктор. – Ты ведь тоже что-то хотела мне рассказать? Что-то ведь вспомнила?
– Нет, Илья Зурабович. Я… просто хотела вернуть вам книгу, – нашлась она.
Кира подняла с пола томик, аккуратно, будто извиняясь за причиненный шум, положила его на стол и попрощалась.
– Ну, как знаешь, – развел руками доктор, тоже, как и Светлана, не поверивший в ее отговорку. Но настаивать не стал, позволил ей уйти – пережить и принять известие.
Глава 3
Эля
Она сидела на краешке офисного стула для клиентов, зажав дрожащие ладони коленями, и напряженно, едва не молясь на него, глядела на гладкий лоб молодой девушки за компьютером. Похоже, волнение Эли передалось сотруднице агентства, потому что та вдруг нахмурила лоб и подалась корпусом к монитору, вглядываясь в него так сосредоточенно, будто ее взгляд мог обратить найденную информацию в желаемую. Эля, сидевшая напротив девушки, тоже невольно наклонилась к столу и сильнее сжала коленями руки. Шрам на ладони вновь зазудел, как всегда бывало, когда она нервничала. Эля поскребла его пальцами другой руки и на секунду окунулась, как в вонючую болотную жижу, в воспоминание: она, раскинув руки будто крылья, пятится назад, прикрывая собой детскую кроватку, словно птица – гнездо с птенцами. Ее голос уже сел от криков и рыданий, и мольбы вырываются сиплым шепотом, отчего звучат страшнее, безысходнее. Но в ответ доносятся лишь грязные ругательства, которые давно выжгли в ее душе дыру. Она пятится от того, кто наступает на нее с ножом, до тех пор, пока не упирается спиной в жесткую спинку кроватки. Спящий ребенок внезапно просыпается, Эля чувствует это сердцем, а не потому, что тот закричал: ее малыш, такой же забитый и испуганный, как и она, уже давно научился отвечать на страхи не криком, а затравленным молчанием. Эля инстинктивно взмахивает руками, словно пытается накрыть ими кроватку, и в это же мгновение сильные пальцы хватают ее за горло и отбрасывают в сторону. Она с криком падает на пол, больно ударившись о него подбородком, но тут же вскакивает на ноги и разъяренной птицей налетает на обидчика. Она бьет его, лупит руками-крыльями, уже не сипит, а клокочет и не мольбы, а угрозы. Он отбивается от нее одной рукой, зажав в другой нож, растерявшись от ее внезапной ярости, взрывом вырвавшейся на волю. Но вскоре приходит в себя и замахивается ножом. Эля опережает уже опускающуюся смертоносную руку на доли секунд, хватается за лезвие и отводит его в сторону. А затем с силой, на которую, казалось, не была способна, отталкивает обидчика и выхватывает из кроватки ребенка…
На ее ладони навсегда остался напоминающий о том страшном дне глубокий шрам, который начинал зудеть в моменты нервного напряжения. Эля вновь потерла его и громко перевела дух, приходя в себя после воспоминания, так не вовремя обрушившегося на нее.
