Старик перебил ее смехом. Смеялся он долго, до слез, и только когда уже отсмеялся, вытер ладонью слезящиеся глаза и произнес:
– Девонька, я разве тебе не продемонстрировал, что более-менее разбираюсь в людях? Да и у тебя ситуация, думаю, такая, что тебе где-то надо тихо отсидеться, спрятаться самой и спрятать сына. И не отсвечивать, как говорится. До охоты ли тебе на квартиры бедных стариков? Или я не прав?
– Правы, – тихо ответила Эля. – Ну а если я преступница и именно поэтому, как вы сказали, скрываюсь? Может, я совершила что-то очень плохое, серьезное?
– А это так? – спросил вдруг старик. Девушка подняла на него глаза и на этот раз смогла выдержать его, казалось бы, проникающий в саму душу взгляд.
– Нет, – улыбнулась она.
– Я тоже так думаю, – улыбнулся старик в ответ. – Ну так что, знакомить тебя с Машенькой?
Эля кивнула и позвала Тихона.
Нора
Магазин был закрыт. За опущенной решетчатой ставней безжизненно чернело пустотой окно, а на самой ставне висело объявление о том, что магазин откроется второго сентября. Но Нора другого и не ожидала, поэтому прошла мимо темной зарешеченной витрины и остановилась перед массивной высокой дверью двухэтажного дома. Ряд каменных, выстроенных на века еще в конце позапрошлого столетия домов разных цветов и высоты, но с общими боковыми стенами образовывал эту улочку, названную Балконной из-за маленьких разномастных балкончиков, украшенных все как один живыми цветами. С одной стороны улица рапирой пронизывала небольшую дорогу, с противоположной – заканчивалась круглым земляным пятачком-гардой, на котором скучились в теневой оазис похожие на гигантские брокколи местные сосны. На одном из балконов кто-то невидимый мучил гитару, и неуверенная и спотыкающаяся, как походка пьяного, мелодия терзала утомленную жарой улицу.
Звонка на двери не было. Девушка стукнула дважды толстым чугунным кольцом, служившим и дверным молотком, и ручкой, а затем потянула за него дверь на себя. Та открылась со знакомым скрипом, который наполнил душу радостью и предвкушением предстоящей встречи: хозяйка, когда находилась дома, никогда не запиралась. В предбаннике было прохладно и немного пахло сыростью, но Нора уже знала, что этот неприятный запах, как и холод, обманчив. Стоит только зайти за вторую дверь, за стеклом которой виднелась квадратная гостиная со старинным диваном, двумя креслами и темным журнальным столиком на толстых выгнутых ножках, – и окажешься в самом уютном на свете жилище. Этот дом служил лучшей визитной карточкой таланта его хозяйки. Нора мельком заглянула через стекло в гостиную и, следуя за интуицией, приоткрыла другую дверь, ведущую из предбанника в подсобное помещение, служащее и складом, и мастерской. Она не ошиблась: резкий запах лака и скрежещущий звук, будто что-то зашкуривали, известили ее о присутствии тут хозяйки.
– Рут! – позвала Нора. – Привет!
Звук, издаваемый наждачной бумагой, оборвался, но взамен раздалось какое-то шуршание, словно в кипе старых газет завозилась, устраивая гнездо, крупная мышь, и затем последовал радостный вскрик:
– Нора!
Из глубины помещения показалась сама хозяйка, одетая в перепачканный краской, как у маляров, джинсовый комбинезон поверх растянутой вылинявшей футболки. Руки в медицинских перчатках девушка держала на весу, словно хирург перед операцией.
– Не могу обнять, руки в пыли! – задорно прокричала Рут, но все же, стараясь не коснуться ее руками, потянулась к гостье с поцелуями. Расцеловавшись, молодая женщина отступила на пару шагов и окинула Нору восхищенным взглядом: – Как всегда – красавица! Сколько же мы не виделись? Месяц?
– Полтора.
– Полтора, – вздохнула Рут и снова улыбнулась, чем вызывала у Норы приступ щемящей радости. Как же, оказывается, она соскучилась по подруге! По ее широкой улыбке, по запахам лака, дерева и резинового клея, всегда сопровождавшим ее шлейфом будто дорогие духи. По ее комбинезонам, перепачканным разноцветными пятнами и с проеденными растворителем дырками. По ее волосам, жестким и мелко вьющимся, которые так знакомо дыбились над повязанной надо лбом зеленой косынкой ржавыми пружинками. Нора не раз думала о том, что если все эти теории о родственных душах правда, то они с Рут не иначе как души-близнецы. Помнится, когда Нора впервые переступила порог магазина в поисках журнального столика и из-за прилавка к ней вышла Рут, одетая в чистые джинсы и цветную рубаху, с торчащими над яркой повязкой и раскачивающимся в такт ее шагам волосами-пружинками, что-то в тот момент произошло. Что-то, подобное тому радостному шоку, который испытываешь при неожиданной встрече с родным и близким человеком, связь с которым давно утрачена, но душа продолжает ныть и тосковать по нему. Нора даже забыла, зачем зашла в магазин. Но Рут и без слов поняла, что́ посетительнице нужно. И не успела Нора опомниться, как уже с интересом рассматривала не только выставленные на продажу столики, но и декоративные вешалки и мелкие украшения для дома. А вечером они, Рут и Нора, как заправские подруги пили в баре неподалеку кофе и болтали обо всем так легко, словно и не познакомились всего лишь утром того же дня.
– Когда ты приехала? – спросила Нора, но не стала признаваться, что проходила мимо магазина дважды в неделю, хоть и знала, что до сентября он будет закрыт.
– Вчера вечером, – ответила Рут, стягивая одна за другой перчатки.
Так странно у них повелось, что они общались ежедневно – если не лично, то в переписке, но только в августе, который Рут по традиции проводила на юге у родителей, общение между ними прекращалось, словно впадало в анабиоз. Нора не писала Рут, не желая отнимать у стариков-родителей радость общения с единственной дочерью. А Рут оказывалась так занята, что не находила для подруги минутки. Ее внимание в этот жаркий месяц всецело принадлежало родителям. Она была их поздним, долгожданным ребенком, которого лелеяли и пестовали как принцессу. И который, повзрослев, оторвался, словно лепесток от сердцевинки, и улетел, подхваченный ветром любви, из жаркой Мурсии в многоязычную суетливую Барселону следом за немногословным каталонским парнем. Но хоть прошло уже десять лет, родители так и не привыкли к отсутствию в доме дочери.
– Вечером приехала и уже работаешь?
– Видела бы ты, какой я комод раздобыла! Еле утра дождалась, чтобы приступить к работе.
– Приволокла его с собой из Мурсии? – усмехнулась Нора, ничуть не удивившись. Рут ездила не на легковом автомобиле, а в грузовом фургончике, чтобы иметь возможность самой перевозить понравившиеся ей предметы. Она часто разъезжала по распродажам, рынкам и крупным свалкам, отыскивая старую мебель и предметы обихода, в которые затем вдыхала новую жизнь. И каждому обновленному предмету затем находилось место в чужих домах. У Рут поистине был талант. Она не только умела отреставрировать старый растрескавшийся столик или комод, но могла фактически из мусора соорудить настоящее произведение искусства и определить его на место. Нора своими глазами видела, как найденная в лесу коряга однажды превратилась в оригинальную тумбу, а из толстой ветви и прикрученных к ней согнутых алюминиевых ложек вышла симпатичная вешалка для головных уборов и шарфиков. И такими вещами – созданными или отреставрированными своими руками – был наполнен магазин. Рут не торговала фабричными декоративными изделиями для дома. От кончиков ногтей до кончиков волос-пружинок она была творческим человеком. Рут также принимала заказы на декорирование домов и любила эту часть своей работы не меньше, чем поиск заготовок для будущих шедевров. Она только не любила стоять за прилавком, считая это потерей времени. Поэтому год назад наняла в качестве продавца молодого парнишку, отвергнув перед этим полтора десятка претенденток. И сложно было вообразить супругом такой творческой личности правильного и консервативного юриста, который тщательно, до синевы, бреется по утрам и чистит зубы ровно три минуты, как рекомендуют стоматологи. За кофе просматривает аккуратно разложенные по тонким папкам бумаги, которые хранит в безупречном кожаном портфеле. Носит белоснежные сорочки и костюмы и ездит в свою адвокатскую контору на отмытой до зеркального блеска «БМВ». Рут бы первая, скажи ей кто лет десять назад, за кого она выйдет замуж, презрительно сморщила усыпанный веснушками нос. Но что-то оказалось в этом застегнутом на все пуговицы Джорди такое, что покорило ее сразу и заставило выпорхнуть в двадцатилетнем возрасте из родительского гнезда и уехать в другой регион страны. И Нора догадывалась что именно – порядочность и надежность. Творческой личности нужен кто-то, на кого можно опереться, к кому можно возвращаться из упоительных креативных полетов как на знакомый аэродром, кто бы иногда напоминал, что, помимо неба и облаков, существует и земля. Еще Джорди был умным, а Рут очень нравились умные начитанные мужчины. К тому же он не только не мешал супруге заниматься любимым делом, но и помогал ей, взяв на себя все юридические и финансовые ситуации, связанные с содержанием магазина.
