– Никто. Мне просто было страшно от самой улицы. Она была такая… неприветливая. Враждебная. Или несчастная. Словно пережившая бомбежку.
Она не стала записывать этот сон в блокнот, надеясь, что неприятное впечатление после него так скорее развеется. Ей не хотелось хранить кошмар ни в ненадежной памяти, ни на невечной бумаге. Но, однако, помнила его в мельчайших деталях, которые, подозревала, вспомнятся ей даже через десяток лет. Возможно, потому, что сон был связан с какими-то ассоциациями, которые тщательно прятала память. Но сейчас девушка не была уверена в том, что желает их вспомнить.
Этот сон начинался, как многие другие, с того, что она куда-то шла. Спроси ее, куда именно, не смогла бы ответить, но при этом двигалась вперед уверенно, словно ведомая встроенным навигатором. На этот раз мир, в котором она находилась, не был «инопланетным», напротив, казался пугающе реальным, выпуклым. И не только из-за обстановки, но и из-за наполняющих его запахов и ощущений.
Она шла по незнакомой безлюдной улице, которая петляла между темными домами, будто ручей среди валунов, подныривала под арки, выплескивалась на крупнозернистый асфальт спусков и подъемов, обтекала детские площадки и крошечные скверы. Девушка была в той же ночной сорочке, в которой ее и обнаружили на остановке. Поначалу, когда солнечные пятна еще падали золотыми веснушками на серый асфальт улицы, она не испытывала холода. Но широкая улица постепенно сужалась, стены домов будто наступали со всех сторон, заключая девушку в серокаменный плен. Солнечный свет уже не лился широким потоком, а ронял на улицу скудные проблески. Девушка то и дело бросала взгляд на небо и с нарастающей тревогой замечала, как оно темнеет, скрываемое стремительно наползающей на него тучей. «Не успею», – в какой-то момент подумала она и поежилась от внезапного порыва ветра, проникшего в вырез на груди и надувшего сорочку за спиной пузырем. Бросив еще один тревожный взгляд на небо, с которого исчезло за тучей солнце, девушка остановилась, но только для того, чтобы подтянуть сорочку так, чтобы ее подол не путался меж колен, а затем побежала – на исходе сил, на пределе возможностей, подгоняемая страхом не успеть. Этот страх был такой сильный, что она даже не почувствовала боли, когда споткнулась обо что-то и упала, разбив в кровь колени и локти. Она ощущала только бегущий по спине холодный пот, стук крови в висках и запах чего-то горелого, который прилипал к коже, путался в волосах, забивался в ноздри, вызывая тошноту. «Беги!» – скомандовала она себе и рванула будто спринтер с низкого старта. Бежать – прорываясь сквозь уплотнившийся воздух, наперекор толкающему в грудь сильному ветру, со сжатыми зубами, сквозь которые вырывались то ли стоны, то ли злые от переполняющего отчаяния крики, минуя пугающе безлюдные площадки с раскачивающимися пустыми качелями, ныряя в дымчатый сумрак словно в черные дыры. Улица, сузившаяся до размеров траншеи, вдруг раскрылась, будто разжался кулак, небольшой площадью, по которой ветер гонял обрывки газет. За один из них зацепился ее взгляд. «На улице разбитых зеркал», – прочитала она заголовок, под которым увидела фотографию показавшейся знакомой улицы и белую фигурку на ней. «Да это же я!» – внезапно поняла девушка. Некто снял ее на невидимую камеру, пока она бежала, и успел напечатать фотографию в газете. «Не задерживайся! Это ловушка!» – услышала она внутренний голос и спохватилась. Бегом пересекла площадь, поднырнула под очередную арку и опять оказалась на неширокой улице. Запах гари усилился до такой степени, что стало трудно дышать. Девушка закашлялась и, задыхаясь, схватилась за горло. Когда приступ кашля прошел, она вытерла выступившие слезы и наконец-то смогла оглядеться. С обеих сторон ее обступали фасады трехэтажных домов с разбитыми окнами. Осколки усыпали дорогу так густо, что девушка остановилась, боясь сделать следующий шаг. Разбиты были и витрины, образующие первые этажи домов, за которыми висели зеркала всевозможных размеров и форм. Из-за того что их поверхности испещряли трещины, размножившиеся будто на принтере, изображение девушки казалось искаженным, уродливым, где-то обрезанным. Словно попала она в королевство кривых зеркал, однако внушала эта «зеркальная» улица не радость и веселье, а ужас. Все эти зеркала обвивали, словно траурные ленты, струи черного вонючего дыма. «Опоздала», – пробило, будто пуля сердце, понимание. Девушка рухнула на осколки коленями, обхватила голову руками и, подняв лицо к небу, куда устремлялись ленты траурного дыма, закричала. Это было имя, одно имя, которое раз за разом выкрикивали не ее губы, а изрезанное бедой, словно зеркальными осколками, сердце.
– …И что это было за имя? – спросил Илья Зурабович, внимательно выслушав пациентку.
– Не помню. Помню только, что оно было мужским.
– Сергей? – подсказал, сверившись с записями в блокноте, доктор.
– Нет, – качнула она головой и, чуть подумав, словно прислушиваясь к своим ощущениям, повторила: – Нет. Другое. И оно вызвало у меня отчаяние и сильную боль.
– Гм… Интересно, – Илья Зурабович снова стал делать пометки в блокноте. «История неизвестной», – девушку так и подмывало предложить заголовок к его записям.
– Надо бы тебе вновь полистать эту книгу, – кивнул доктор на лежащий на краю стола том «Тайна имени». – Вдруг еще что вспомнишь… Кстати, не пора ли тебе выбрать временное имя?
Это предложение – назваться любым именем – она до этого момента отвергала, предпочитая отзываться на «пациентку» или «эта без памяти» (так ее между собой называли медсестры и нянечки), безликое «девушка» или «милая моя» (Илья Зурабович). Возможно, поддалась странному суеверию, что если она прикроется чужим именем, то не вспомнит свое, родное. Но сегодня девушка, вздохнув, взяла книгу со стола, раскрыла почти на середине и ткнула пальцем в верхнюю строку:
– Кира.
– Кира? – поднял доктор брови. – Тебе нравится это имя?
– Мне все равно, – пожала она плечами. – Но вы правы, надо же мне как-то назваться, неприлично… безымянной оставаться уже почти месяц.
Она усмехнулась и повторила, будто пробуя на вкус, свое новое имя:
– Кира. Мне нравится, как звучит.
– Хорошо… Кира, – улыбнулся доктор. – Так что же, моя дорогая Кира, ты еще нам расскажешь? Говоришь, улица из сна тебе показалась знакомой?
– Знакомой во сне, но не наяву. Это мне только снилось, что она знакома.
– Ясно. Но, сдается мне, не пустой это сон. Жаль, что ты его не записала, как я просил.
– Я не уверена, что мне хочется анализировать его, – невольно поежилась Кира.
– А нужно. Не всегда лечение бывает безболезненным. Кстати, думаю, что свяжусь-таки с моим коллегой из Москвы, практикующим гипноз. Ты любопытный случай, уж прости.
– Нам нужно будет поехать в столицу?! – ужаснулась Кира. Внимательный Илья Зурабович не пропустил испуга, мелькнувшего в ее глазах. Отложив ручку так аккуратно, будто боясь неосторожным движением или шумом нарушить нечто эфемерное, готовое дать важную зацепку, он сложил ладони перед собой так, что кончики указательных пальцев сомкнулись напротив его полных губ, и тихо спросил:
