Но сегодняшнее послание отличалось от предыдущих тем, что в конверте прощупывалось что-то похожее на тонкую картонку. Неизвестный поклонник решил прислать ей поздравительную открытку? Странно, поводов для этого, насколько она знает, нет. Нора поднялась на свой этаж, открыла дверь и прямо в туфлях прошла на кухню, думая сразу же избавиться от нежеланного послания. Но, уже подняв крышку мусорного ведра, внезапно одумалась: неизвестно, как поведет себя в дальнейшем ее поклонник, какие у него помыслы. Может, потребуются доказательства его преследований на тот случай, если придется обратиться в полицию. Конечно, доводить ситуацию до крайности Нора не собиралась, но подстраховаться не мешало. Едва так подумав, она нервно усмехнулась: ей просто признаются в симпатии, а она уже видит в этом преследование. И все же она не выбросила конверт. Напротив, решительным движением оторвала сбоку край и вытащила сложенный вчетверо (как всегда!) листок с отпечатанным на нем текстом (аноним не желал открывать тайну своей личности даже через почерк), а затем – старую открытку с фотографией какой-то железнодорожной станции с множеством переплетающихся путей. «Узловая» – виднелась полустертая надпись на вывеске на деревянном домике крошечного вокзала.
Не удержавшись, Нора бегло пробежала взглядом текст, а затем перечитала его еще раз, уже внимательней. Сегодняшнее письмо кардинально отличалось от предыдущих тем, что на этот раз анонимный поклонник писал не о своих чувствах и не стихи, а вступил без приветствия, будто продолжил прерванный ненадолго разговор.
«…Как я уже тебе рассказывал в предыдущем письме, это место существует на самом деле. Место, где жизнь делает крутой вираж, сворачивает не на те рельсы и идет дальше вразрез всем расписаниям. Может быть, кем-то и когда-то так было запланировано. А может, все происходит случайно. Но как бы там ни было, оно существует. Я называю его про себя местом, где теряешь себя. В парке Тибидабо есть такой аттракцион – зеркальный лабиринт. Может, он называется по-другому, уже не помню, не в этом суть. Ты входишь в зеркальный коридор (на входе тебе выдают одноразовые перчатки, похожие на те, что есть в каждой овощной лавке, чтобы не оставлять следов. Не здесь ли уже ты начинаешь терять свою индивидуальность? Не оставлять следов…). Да, ты входишь в зеркальный коридор и идешь по нему в полумраке, выставив вперед ладони в прозрачных перчатках, а параллельно с тобой идут еще несколько таких же Ты. Ты идешь до тех пор, пока не упираешься руками в стеклянную стену, и тогда понимаешь, что коридор впереди – лишь иллюзия, отражение и тебе нужно искать другой поворот. Ты разворачиваешься, а вместе с тобой поворачивают и все твои другие Ты, и вы тычетесь в зеркальные стены до тех пор, пока одна из них действительно не оказывается коридором. И так до следующего тупика. А потом одна из зеркальных «улиц» выводит тебя в комнату кривых зеркал, в которых ты видишь свое искаженное изображение. Их так много – искаженных изображений, что ты начинаешь сомневаться, какая же ты на самом деле. Где ты – настоящая? И у тебя даже может возникнуть желание разбить все эти зеркала, уничтожить все твои другие «я», живущие в параллельных коридорах. Останавливает то, что ты не знаешь, какая из них останется и на самом ли деле она настоящая… Ты выходишь из этой комнаты, кивнув на прощание внезапно проявившемуся в одном из зеркал скелету. И торопишься попасть наружу, сдерживая желание разбить зеркала, уничтожить в них стеклянные перегородки, которые обманывают ложными выходами и множат твои «я».
Была ли ты в этом парке? Я так отчетливо представил тебя в том лабиринте, блуждающей по зеркальным улицам, что даже не сомневаюсь в том, что ты там была и хоть на мгновение, но испытала те же ощущения, что и я.
Но может, тебе по душе другая аллюзия? Эта старая открытка (кстати, русская, как и ты) попалась мне недавно между страниц одной из книг – словно ответ на мои мысли. И я посчитал это знаком. У этого места даже есть название, которое я, не владеющий твоим языком, не могу правильно прочитать. Может, оно тебе окажется больше по душе. Место, где связываются в узлы нити-дороги.
Но неважно, какое сравнение тебе больше нравится. Главное то, что ты – та, которая однажды потеряла себя настоящую. Я осмелюсь это утверждать, хоть и не настолько хорошо тебя знаю. Когда-то ты заблудилась в зеркальных коридорах. Или, если тебе так больше нравится, когда-то в твоей жизни что-то произошло, что перевело стрелку и направило состав на другой путь. Возможно, ты так решила сама. Я не знаю твоего прошлого, откуда ты тут появилась и почему. Но почти уверен, что ты – та, которая однажды потеряла себя настоящую. Откуда взялась такая уверенность, на чем она основана? Ни на чем, кроме моей интуиции и узнавания себе подобного. Я тоже однажды потерял себя настоящего.
Возможно, ты сочтешь мои слова абсурдными, припишешь их нездоровому человеку, чудаку. Пусть. Но если они тебя заставят задуматься (после того как вызовут у тебя негодование, может, злость и отрицание), если помогут тебе когда-нибудь найти себя настоящую, я буду счастлив. Сделай это ради себя и ради тех, кто так и не смог найти себя, кто позволил «копии» заменить настоящее «я».
Разбей зеркала на этой проклятой улице!»
Листок, когда Нора перечитывала его во второй раз, дрожал в ее руках. И вдруг она, повинуясь внезапно обрушившемуся на нее страху, отшвырнула письмо, будто оно обожгло ей руки. И еще долго в растерянности, часто дыша, смотрела на прямоугольный лист бумаги, лежащий перед ней на полу. Сомнений почти не осталось: человек, пишущий ей, нездоров душевно. Быть преследуемой душевнобольным – этого ей еще не хватало! Нора почувствовала, как по спине, вызвав озноб, прошла волна холода. Но напугала ее не столько мысль о том, что ее тайный поклонник, возможно, нездоровый человек, сколько проницательность автора письма: Нора не так давно была в парке Тибидабо в зеркальном лабиринте и действительно испытала нечто похожее на то, что описал в своем письме неизвестный. Откуда он мог это знать? Девушка обняла себя руками и опасливо покосилась на листок. Ей захотелось немедленно выбросить его, но она пересилила себя, подняла и убрала вместе с открыткой обратно в конверт, который затем положила в кухонный ящик под стопку полотенец. Пусть лежит.
Кира
Территория за зданием больше походила на городской парк, чем на больничный сквер. Аккуратно подметенные дорожки извивались между цветущими клумбами, засаженными анютиными глазками, бархатцами и петуниями. Высокие свечи тополей, стоящие в позолоченных канделябрах уже опавшей листвы, подпирали чистое синее, с белыми росчерками облаков небо и снисходительно поглядывали на более низкие липы и клены, отбрасывающие на пока еще зеленые газоны не только веснушки осыпавшейся листвы, но и – в солнечный день – разлапистые тени. Два белых мраморных льва сторожили, словно вход в сокровищницу, трехступенчатую широкую лестницу, ведущую к фонтану в круглой окантовке небольшого бассейна. Кира уже знала, что зданию больницы более сотни лет. Когда-то это была загородная летняя резиденция одного столичного генерала. И трехэтажное здание, формой напоминающее букву «П», и парк за ним, куда выходили окна средней части, и львы, и фонтан принадлежали еще его семье. После революции поместье было национализировано и отдано вначале под туберкулезный диспансер, потом, в военное время, под госпиталь, а с начала пятидесятых и по сей день в здании располагалась больница.
