Но Лила не отступалась и, как всегда, перетянула на свою сторону Рино. Сначала брат соглашался с отцом и говорил, что она лезет не в свое дело, в котором, в отличие от него, не разбирается, а книг по нему не существует. Потом понемногу начал менять свое мнение и теперь раз в два дня спорил с отцом, повторяя то, что вбила ему в голову Лила:
— Давай хотя бы попробуем.
— Нет.
— Ты видел автомобиль Солара? Видел, как идут дела в колбасной лавке Карраччи?
— Я видел, как галантерейщица решила устроить ателье, и у нее ничего не вышло, а еще видел, как Горрезио из-за глупости сынка не рассчитал сил с мастерской.
— Но Солара все расширяются.
— Думай о себе и оставь Солара в покое.
— Рядом с железной дорогой строят новый район.
— И что с того?
— Папа, люди зарабатывают и хотят тратить деньги.
— Люди тратят деньги на еду, потому что едят каждый день. А обувь не едят. И даже когда с ней что-то случается, ее можно починить, и она прослужит еще двадцать лет. Наше дело — чинить обувь, и хватит об этом.
Мне нравилось, что этот парень, со мной всегда вежливый, но способный быть резким даже с отцом, всегда поддерживал сестру. Я завидовала Лиле, что у нее есть такой серьезный брат, и иногда мне казалось, что настоящая разница между нами заключается в том, что у меня только младшие братья и некому меня поддержать, защитить от матери, помочь с проблемами, а Лила всегда могла положиться на Рино, готового встать на ее сторону против кого и чего угодно. Тем не менее я считала, что прав Фернандо. Но когда мы обсуждали эту тему с Лилой, я убедилась, что она и сама думает так же.
Однажды она показала мне рисунки обуви, которую хотела делать вместе с братом: там были и мужские туфли, и женские. Это были прекрасные рисунки на листах бумаги в клетку, с деталями, аккуратно раскрашенные — как будто она подсмотрела эту обувь где-то в параллельном мире, а потом перенесла увиденное на бумагу. На самом деле она сама придумала все эти модели, целиком и во всех подробностях, как делала в начальной школе, когда рисовала принцесс. Туфли выглядели совершенно как настоящие, но в то же время не были похожи ни на что из того, что носили в районе, и даже из того, что мы видели на ногах актрис из фотороманов.
— Нравятся тебе такие?
— Очень элегантные.
— Рино говорит, сделать будет трудно.
— Но он может?
— Клянется, что да.
— А отец?
— Он точно может.
— Так сделайте!
— Папа не хочет.
— Почему?
— Сказал, что для меня это игрушки, а им с Рино играть некогда.
— Что это значит?
— Это значит, что для того, чтобы шить настоящую обувь, нужны время и деньги.
Она хотела показать мне расчеты, которые сделала втайне от Рино, чтобы понять, сколько денег потребуется. Но потом передумала, сложила листок и сказала, что отец прав.
— И что дальше?
— Все равно надо попробовать.
— Фернандо разозлится.
— Если не пробовать, ничего не изменится.
Изменить она, как я поняла, собиралась все то же: превратить нас из бедных в богатых и получить все, хотя тогда у нас не было ничего. Я попыталась напомнить ей о нашей давней идее — писать романы, как автор «Маленьких женщин». Я все еще цеплялась за прошлое, старалась в него вернуться. Я специально учила латынь, в глубине души веря, что и Лила, хоть и не ходит больше в школу и занимается обувью, берет в библиотеке учителя Ферраро столько книжек только потому, что все еще не отказалась от мысли написать вместе со мной роман и заработать кучу денег. Но в ответ Лила только пожала плечами: она изменила свое отношение к «Маленьким женщинам». «В наше время, — объяснила она мне, — чтобы стать по-настоящему богатыми, надо заниматься экономической деятельностью». Итак, она планировала начать с одной-единственной пары туфель, чтобы показать отцу, насколько они красивые и удобные; как только Фернандо убедится в этом, запустить производство: сегодня две пары, завтра — четыре, тридцать в месяц, четыреста в год, чтобы как можно скорее она, ее отец, мать, Рино и остальные братья смогли открыть фабрику и нанять хотя бы пятьдесят рабочих — фабрику «Черулло».
— Обувную фабрику?
— Да.
Лила рассказывала так убедительно, как умела только она: на литературном итальянском описывала фабричную вывеску «Черулло», товарный знак на стельке «Черулло», обувь «Черулло», сверкающую, элегантную, как на ее рисунках, такую, что любой, кто хоть раз ее примерит, скажет, что будет носить ее, не снимая даже на ночь, — до того она красивая и удобная!
Мы смеялись, шутили.
Потом Лила замолчала. Казалось, она осознала, что мы просто играем, как когда-то играли с Тиной и Ну, нашими куклами, у подвального окошка, и заговорила по-другому, став больше обычного похожей на девочку-старушку:
— Знаешь, почему братья Солара считают себя хозяевами квартала?
— Потому что они сильные.
— Нет, потому что у них есть деньги.
— Думаешь?
— Конечно. Ты замечала, что Пинуччу Карраччи они не трогают?
— Да.
— А знаешь, почему они поступили так с Адой?
— Нет.
— Потому что у Ады нет отца, брат ни на что не годится, а сама она помогает Мелине мыть лестницы в подъездах.
Следовательно, либо мы должны заработать денег больше, чем Солара, либо, чтобы защитить себя, нам надо научиться давать отпор. Она показала мне острый сапожный нож, который взяла в мастерской отца.
— Меня они не тронут, потому что я некрасивая и у меня нет месячных, — сказала она, — а вот тебя могут. Если что случится — скажи мне.
Я смотрела на нее в растерянности. В свои почти тринадцать лет мы ничего не знали о законах, правосудии, государственных учреждениях. Мы с раннего детства повторяли все, что видели и слышали от взрослых. Разве справедливость восстанавливается не в драке? Разве Пелузо не убил дона Акилле? Я вернулась домой. По последним словам Лилы я поняла, что она заботится обо мне, и эта мысль наполнила меня счастьем.
9
Выпускные экзамены за среднюю школу я сдала на восьмерки, по итальянскому получила девятку и девятку по латыни. Мои оценки были лучшими в школе — лучше, чем у Альфонсо со средним баллом восемь, и намного лучше, чем у Джино. Несколько дней я наслаждалась своим абсолютным первенством. Отец очень меня хвалил и с того момента начал хвастаться перед всеми старшей дочерью, у которой девятка по итальянскому и даже по латыни девятка. Мать на кухне, стоя ко мне спиной и продолжая чистить овощи над раковиной, неожиданно сказала:
— Можешь в воскресенье надеть мой серебряный браслет, только смотри не потеряй.
